Шалунья Нулгынэт. Мария Федотова
завтрака выхожу погулять. Ветра нет, но слышен какой-то странный звук, будто кто-то большой неподалёку ломает ветки. Я зашла за пригорок. Сижу, играю. Называю камешки и палочки разными именами, они для меня как живые.
Вдруг раздался пронзительный свист ветра и громкий человеческий крик, потом кто-то сердитый принялся греметь посудой. Порыв ветра бросил мне в лицо землю и мелкие щепки. Я покатилась с пригорка и вижу: наша палатка летит, как огромная страшная птица, а узорчатый сундук лихо скачет вниз по горе. Деда нигде нет. Наверное, с ветром улетел. Я испугалась и громко заплакала. Вдруг слышу слабый оклик: дедушка подошёл. Одежда на нём местами порвана, лицо в ссадинах…
– Какое счастье, что ты, внучка, на улице заигралась! Он и меня-то, человека взрослого, чуть не убил, а детку малую запросто бы с собой унёс!
– О ком говоришь? Кто чуть тебя не убил?!
– Смерч. Такого сильного, как сегодня, я не помню.
– А ты видел, какой он сильный? – я подумала, что смерч – человек.
– Сама же видела, как жилище летело. Знать, сильный…
«Неужели сильнее деда?» – удивляюсь я про себя.
– Деда, а что, он тебя на руках подбрасывал?
– Нет у него рук. Смерч – не человек, просто очень-очень сильный ветер. Как щепку меня бросал… Как только жив я остался!
– Дедушка, а значит, я тоже не умерла?
– Что ты, что ты! Вот беда! Такая маленькая! Старушкой станешь, тогда и умрёшь! – Дед часто задышал, схватился за грудь: – Больше не говори так! – и погладил меня по голове.
– Деда, а ты старик?
– Старик.
– А когда-то был старушкой?
– Был, был, внучка, – рассеянно отвечает он, подбирая непобитую посуду. – Пойдём палатку ставить.
Я собирала разбросанную повсюду утварь и думала: «Вот и я когда-нибудь стану стариком…»
К приходу родных у нас уже всё в порядке. Словно и не бывало никакого смерча.
Белый оленёнок
Брат принёс крохотного оленёнка. Он белый, как только что выпавший снежок, шёрстка мягкая, блестящая. Я даже среди белых оленят таких белоснежных не видела. Он мне сразу понравился.
– Недоносок, не сегодня, так завтра помрёт. Шкурку снимешь, – сказал брат маме и поспешил обратно в стадо.
Я погладила тугута. Моё сердце больно сжалось от слов брата, в голове зазвенели жалобные колокольца: «Умрёт, умрёт…»
– Спи, не бойся, – шепнула оленёнку. – Если будешь долго спать, скорее вырастешь.
А он и глазки не открывает.
Тут мама подошла с ножом.
– Мамочка, не убивай его, прошу тебя! – закричала я и прикрыла собой малыша.
– Он все равно умрёт, дочка. Недоношенный…
– Не умрёт! – расплакалась я. – Выкормлю…
Оленёнок еле дышал. Хочу покормить – рта раскрыть не в силах. Да ещё, оказывается, передние ножки крепко сжаты, поэтому даже стоять не может. Грудь плоская, мало в такой места для дыхания.
Плачу об оленёнке. Лучше ему не становится.