Любовь как сон. Вари Макфарлейн
заговорила на ломаном французском, хотя вообще-то изъяснялась неплохо, с невинно-кокетливым видом. Джеймс благоговейно наблюдал за манипуляциями своей подруги.
Официант, надутый парижанин, впал в настоящий транс и без всякой видимой причины, только потому, что его об этом попросили, согласился наполовину сбавить цену за бутылку «Шато какого-то там».
Не будь Ева преподавателем живописи, ей ничего не стоило бы найти работу в качестве рекламной модели или специалиста по переговорам с террористами.
И теперь, стоя на пороге, она, свежая, как маргаритка, и легкая, как нимфа, выглядела не старше двадцати пяти в своем сером пальто с капюшоном и узеньких синих джинсах. Как бы Джеймс ни злился, ему вдруг страстно захотелось, чтобы она сказала: «Что это было? Да я с ума сошла!» – и упала к мужу в объятия.
– Привет. Ты куда-то собирался?
Джеймс уже забыл, что надел спортивный костюм.
– Нет… в смысле, да. Потом, когда уйдешь.
– Можешь не дожидаться, Джеймс, я не украду твой видик. О, ты отращиваешь бороду?
Он потрогал подбородок.
– Да. А что?
Джеймс приготовился ответить колкостью: «Не твое дело», – но Ева уже позабыла о нем.
– Приве-е-ет!
Отлично. Сколько энтузиазма при виде толстого мрачного кота – и минимум эмоций при виде мужа.
Ева бегом бросилась к Лютеру, который стоял на лестнице, схватила его и ткнулась лицом в сердитую, ничего не выражавшую морду.
– Ну, как поживает мой милый лохматый малыш?
Джеймс уже начинал искренне ненавидеть этого лохматого малыша. Милый? Спорный вопрос, можно ли назвать милым маленького тирана в мохеровом комбинезоне.
– Кстати, как у тебя дела? – мимоходом спросила Ева.
Джеймс вздрогнул. Она прекрасно знала, что признаться честно ему не позволит гордость, а ответить иначе значило выпустить ее из рук.
– Да все так же. А у тебя?
– Очень хорошо. В этом году такие приятные ребята. Отлично себя ведут.
– Не сомневаюсь.
Ева работала в частной школе в Бэйсуотере, и проблем с дисциплиной у нее не возникало – в том числе из-за потрясающих внешних данных. То и дело она приходила домой с очередными каракулями, изображавшими красавицу блондинку, иногда – возлежавшую в воде наподобие Офелии. Ученики обычно прибегали к этому неуклюжему предлогу, чтобы нарисовать свою учительницу в соблазнительном виде. Джеймс страшно злился, что ему приходилось смотреть на чудовищную мазню, висевшую на дверце холодильника.
– Вот капли для Лютера, – сказала Ева, ставя сумку на стол. – Дважды в день. Если будут коричневатые выделения, не пугайся.
– Великолепно. Прямо-таки жду с нетерпением.
– Мне надо забрать одежду из гостевой.
– Ни в чем себе не отказывай.
– Не обязательно все время говорить со мной в таком… пренебрежительном тоне.
Джеймс скривился.
Ева пошла наверх, а Лютер побрел