Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая. Сен Сейно Весто
лицом и суровым взглядом, с длинноватым лбом, узким затылком; мужчины наполовину не было – рубашку армейского образца с коротким рукавом и погонами съедала рваная тень. Стоявший за креслом курьер поспешил на всякий случай приблизиться к самому краю окна, поближе к шторкам. Он явно привык быть предусмотрительным. Упершись все тем же недоброжелательным взглядом куда-то вправо, мужчина внизу медленно, не спуская с чего-то глаз, утерся платком. Завершив наблюдения, он начал глядеть вверх со взором, пронизывающим всякое покрытие заграждений, навесов, пространство и время, как смотрят, не оставляя противнику никаких шансов, затем, освободив карман от руки, почесал задранный подбородок, сошел глазами к аккуратно причесанным зеленым насаждениям, не отнимая ладони от шеи, произвел ряд движений губами, явно с содержанием критического, осуждающего характера, после чего вернул руку на место и совершил аккуратную петлю вокруг всего газона, шагая широко и со строгостью неся прямо перед собой взор начальственный, недоверчивый и неподкупный. Закончив обход насаждений, мужчина скрылся там же, откуда пришел.
– Нет, ты просто скажи прямо, что ты задница. – Курьер глядел, подбирая нужные слова. Он умел быть убедительным. – Неужели я так много хочу от жизни?
– Здесь все задницы, – уклончиво ответил референт, складывая большие ухоженные пальцы на столе вместе. – Сегодня в сауну хотел сходить, так разве дадут. Все претензии закону естественного отбора. По другому нельзя. – Референт подвигался в кресле. Узкая прямая спина его и лопатки не касались спинки. Господи, подумал он, когда ж это кончится, а, у меня ж работы еще на два ксерокса. На пятьдесят страниц. Рассудком можно тронуться. – У космарей опять что-то с чувством собственного достоинства, совсем нюх стали терять. Там, рассказывают, настоящее родео было. – Это к дождю, Дожить бы только до дождя, смыло бы все это к чертям. Он подумал, что так больше нельзя, с этими кондиционерами надо что-то делать, работать же невозможно. Он разлепил свои длинные пальцы и положил ладонь на затылок. Вдруг страшно заболела голова. – Со стрельбой и снятием скальпов. Обнаглел народ, ничего не боится.
Курьер повернул к нему жесткое, изобличающее лицо.
– Не любишь ты меня, – сказал он убежденно. – Низко ценишь.
– Ничего, правда, толком еще не говорили. Катамаран пустой с вертушки нашли, уже дальше внизу, течением несет – ни единого мешка, конечно, ничего. Ты слышишь меня? Тебя это тоже касается. Теперь это так может коснуться, что у меня даже нет слов. Там чего только не было.
Курьер не шевелился.
– Народ обнаглел, я это давно уже слышу. Я кому мебель помогал заносить? Кто мне в нетрезвом виде обещал протекторат и мягкие кровати до гроба?
– Да перестань ты гундеть про этот гроб, – морщась, ответил референт. – Ты послушай, это же не смешно уже: ни мин, ни взрывчатки. Ни ракет, ни гранат, вообще ничего. Наши с ума