Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя. Сен Сейно Весто
состояния застольного насмешливого покоя – не то удовлетворение неизвестно по какому постороннему поводу, не то просто приподнятое настроение, – и почему до сих пор разговор еще не прерван, раз отказ окончательный? Так, думаете вы, может, не такой уж он окончательный, каким показался?
И только тогда вы сами поспешно вешаете трубку, сообразив, в чем дело.
Это с самого начала не имело совсем никакого отношения к вашей рукописи.
Даже ваша рациональность далеко не сразу дает знать, что редакторша и не стала бы ни за что прерывать разговор первой, продолжайся он хоть всю предстоявшую ночь. Ей настолько давно и даже в пору большей привлекательности настолько не часто приходилось выслушивать, чтобы мужской голос, заходя и с той стороны, и с этой, и со всех иных мыслимых ее сторон и выказывая редкую настойчивость, вел уговоры, склоняя к недоступному согласию, что уже сам повод вновь и вновь нежно растирать непреклонность призывался как бы по экспоненте подчеркивать самый активный, самый неослабевающий спрос на нее и ее неприступность.
Одна возможность любить ухом настойчивые приступы мужского голоса и уже в свободном режиме на нем онанировать, чтобы тот делал бы какие угодно новые предложения, а она бы всякий раз и под новой редакцией могла бы с невольным удовлетворением отвечать «нет…», «нет…», «нет…», оставляла весьма проблемной всякую попытку любого разрешения в позитивном русле. Попробуйте предсказать сами, не выходя за рамки одной фразы, что ответил мне насмешливо тот же жирный голос редакторши на требование по крайней мере возместить понесенные расходы, связанные с вызовом в редакцию (разница между теми расходами, включая «room & board», и гипотетическим гонораром за книгу позволяла в лучшем случае приобрести для дома не очень большой мешок сахара, и то при условии, что мешок тот происходил бы с местных плантаций).
В том есть для меня что-то такое, на что моей логики уже не хватает. Еще позднее, уже при иных обстоятельствах, меня посетила другая мысль, которую никто, нигде и никогда не произносил вслух. За всю известную по документам историю существования письменности как вида искусства – отражение реальности и способа кодирования информации, потом ее печатных форм и затем каменистой эволюции футуристики, прогностики и полноценной не для бытовых нужд научной фантастики по каким-то причинам не было еще случая, чтобы из-под руки некой представительницы от женщин вышло бы нечто такое, что хотя бы оправдало время, затраченное на перелистывание.
Но они не только решают, каким тем быть. Они решают еще, быть ли им вообще.
Положив трубку, я подумал тогда:
А как бы выглядело бы все то же самое, весь пресловутый сюжет недомоганий, имей пределы данного этнического домена национальные границы неприкосновенными – что-нибудь на уровне суверенности стран Европейского Содружества, и находись обычный издательский домик �