Багровый лепесток и белый. Мишель Фейбер
на непривычный для нее звук голоса Софи Рэкхэм, прищуривается, стараясь не смотреть на крутящийся по полу у юбок девочки бристольский волчок, боясь, что от этого ей станет хуже.
– Прошу прощения, мисс Софи?
– Кто этот дядя? – повторяет девочка, наблюдая за волчком, который заваливается, точно пьяный, набок.
– Какой дядя, мисс Софи? – спрашивает Джейни сдавленным от боли голосом.
– Хороший.
Джейни пытается припомнить хорошего дядю.
– Я тут никого не знаю, и его отродясь не видела, – с мольбой в голосе отвечает она. – Одного только мистера Рэкхэма и знаю.
Софи снова запускает волчок.
– Он мой отец, вы разве не слышали? – насупясь, произносит она. Ей не терпится ознакомить Джейни с устройством здешней жизни – по мнению Софи, прислуга тоже заслуживает обучения. – А его отец, отец моего отца, очень важный человек. У него длинная борода, он ездит в Индию, в Ливерпуль, везде ездит. Он и есть тот самый Рэкхэм, которого вы видите на мыле и на духах.
Мыло Джейни – это, собственно говоря, кухонные обмылки, скупо выдаваемые ей Стряпухой раз в неделю, а уж флакона духов она и вовсе в жизни своей не видала. Однако Джейни, терзаемая болью, улыбается и кивает, притворяясь, что все поняла.
– А хороший дядя, – предпринимает новую попытку Софи, – он к нам раньше не приходил?
– Я не знаю, мисс Рэкхэм.
– Почему?
– Так я же все время в мойке торчу. А теперь вот и на кухне – еду иногда на поднос составляю и… и прочее что. А в самом-то доме… в самом я редко бываю.
– Я тоже.
Эти преступно панибратские отношения с самой ничтожной из служанок дома доставляют маленькой Софи робкое удовольствие. Она вглядывается в лицо Джейни, загадывая: а вдруг произойдет что-нибудь необычное – теперь, когда они так сблизились? Что, если день нынче совсем особый, первый день новой жизни – ведь именно так и начинается в книжках настоящая дружба! Софи раскрывает глаза пошире и улыбается, дозволяя служанке излить всю душу, предложить (быть может) тайком встретиться ночью.
Джейни с белым, как сыворотка, лицом улыбается ей в ответ, покачиваясь с пяток на носки. Она открывает рот, собираясь что-то сказать, но вдруг падает на колени и извергает на пол детской тусклое полотнище рвоты. Еще два похожих на безмолвный вопль позыва, и из ее открытого рта снова изливается рвота. Желчь, перестоявший чай, полученная утром от Стряпухи жидкая овсянка и поблескивающие кусочки ветчины выплескиваются на полированные половицы.
Пару секунд спустя дверь детской распахивается – это воротилась наконец Беатриса. И в прочих пределах дома Рэкхэма все возвращается, словно по мановению волшебной палочки, к заведенному порядку: доктор Керлью поднимается по лестнице в спальню миссис Рэкхэм, старые школьные друзья мистера Рэкхэма отбыли, Летти вернулась из писчебумажной лавки, дождь ослаб. И только в детской – здесь, где всему и вся надлежит подчиняться раз и навсегда установленным