Багровый лепесток и белый. Мишель Фейбер
мужской голос.
Корни волос на загривке Уильяма покалывает от ненависти. Его так и подмывает выскочить из укрытия, наброситься на соперника и дубасить гада, пока тот будет улепетывать к двери.
– … нет недостатка в других усладах…
Сердце Уильяма бешено бьется, он чувствует – все его будущее покачивается на краю головокружительной пропасти, ожидая спасения или свержения вниз. Но как же это случилось? Лишь пару дней назад никакой Конфетки для него даже не существовало. А сейчас он стоит, стискивая кулаки, готовый ради нее едва ли не на убийство!
Впрочем, необходимость в кровопролитии отпадает. Мужчине подсовывают Эми Хаулетт. И поделом ему, каналье. Уильям надеется, что мисс Хаулетт измордует его, осмелившегося посягнуть на Конфетку, до полусмерти.
– …стало быть, вино не требуется… вы, сколько я понимаю, спешите… вроде тысячи и одной ночи, втиснутых в несколько минут…
Уильям вслушивается в музыку сделки. Странно, слова, произносимые в гостиной, сквозь закрытую дверь почти не проходят, а звон монет различается так ясно!
– Мистер Хант?
Слава богу.
Только теперь Уильям замечает, где он, собственно говоря, укрывался: в крошечном лазарете с порядочным выбором перевязок и склянок со снадобьями. А также бутылочек со спиртами, абортивными средствами – эти помечены перекрещенными костями и младенческими черепами – и ароматическими антисептиками, произведенными… произведенными (он наклоняется, в надежде различить знакомую эмблему или вензелевое «Р»)… «Бичамом».
– Мистер Хант?
– Миссис Рэкхэм?
Агнес Рэкхэм, лежащая на спине не в одной миле отсюда, перекатывается на бок, дабы доктор Керлью смог проникнуть в нее еще глубже.
– Хорошо, – отсутствующе бормочет он. – Благодарю вас.
Он пытается отыскать матку Агнес – по его сведениям, таковой надлежит находиться в четырех дюймах от входного отверстия. Средний палец доктора имеет в длину ровно четыре дюйма (он измерял), и оттого безуспешность его попыток ставит доктора в тупик.
– Вы упоминали о… сложностях, которые я не взял в рассуждение? – подсказывает Уильям.
– О многих и многих, – обескураживающе вздыхает миссис Кастауэй; она уже занялась вырезанием, кромсает листки бумаги, которые выглядят – оттуда, где сидит Уильям, – вырванными из печатных изданий страницами. – Мне еще вот что пришло в голову: наш дом связан с «Камельком», – если не соглашением в прямом смысле этого слова, то уж определенно… узами взаимного уважения. Вам знаком «Камелек»? Ах да, конечно.
Она опускает глаза с Уильяма на бумагу и отправляет ножницы в их извилистый путь.
– Так вот, мистер Хант, вам, человеку, столь высоко оценившему достоинства Конфетки, не составит труда понять, что «Камелек» видит в ней своего рода приманку – гвоздь, если угодно, программы. Во всяком случае, такого, по всему судя, мнения держатся его хозяева. И стало быть, мы оказываем им услугу – хоть и не вполне измеримую в денежных