Форпост. Андрей Молчанов
зона, обрастая хозяйственными и производственными бараками, изуродовались таежные дорожки колеями, выдавленными шинами лесогрузов, валялось по обочинам ржавое железо и рваные покрышки вперемешку с почернелым упаковочным картоном, обрывками троса и битым стеклом. И уже шагали к новому форпосту социалистической цивилизации, блестя холодно и властно, как взоры конвойных стражей, возвышающиеся над тайгой мачты высоковольтной линии.
Обнялся с матерью, ткнулся лицом в охвативший ее голову белый чистый платок с полынным запахом, приметил с тоской седину в выбившейся из-под батистовой материи пряди, сеть упорных морщинок, пробивающихся над верхней губой и под глазами – явно и пугающе тускневшими… А отец, напротив, раздобрел, округлел животом, пожирнел шеей, излучая собой довольство, уверенность и добродушие человека, крепко стоящего на своей стезе в этой жизни.
Увидев серебряный крестик с продетой в петлю бечевой на груди сына, не сказал ничего, лишь переглянулся с матерью, и та кивнула – сурово и одобрительно. В расспросы не вдавались.
В предчувствии долгой и тягостной зимы, посвященной учебе, Кирьян особенно остро ощущал простор и свободу родных мест, в очередной раз оставляемых им ради неведомого будущего, путь в которое открывала бумажка о техническом среднем образовании. Цена бумажки – однообразие монотонных будней, унылость общаги и неприветливость мрачного городишки с его нелюдимыми обитателями, забивающимися зимой в свои норы, как древоточцы под кору. Единственная отрада – Даша… Ради нее он был готов претерпеть все.
Перед отъездом отец решил устроить ему небольшой праздник, сводив на охоту в свои тайные, богатые дичью угодья.
Весь вечер накануне чистили ружья, рубили свинец и катали дробь.
Пройдя ложбиной до отрога ближайшей сопки, отец обернулся, сказал:
– Охота – потом. Куда сейчас веду, путь запоминай крепко, а примет его много, моими трудами смастеренных. Валун видишь? Вот царапина – направление… Теперь изгибом идем, в кедрач…
– Так куда идем-то? – не выдержал Кирьян.
– Не столько «куда», сколько «зачем», – последовал ответ. – Затем, сынок дорогой, что час твой настал… И – ох, как часа того я ждал! Все поймешь скоро… К закату с дорогой управимся.
Шли долго и тяжко. Прошли границу известных Кирьяну буреломов и сгоревшей тайги. Дальше обогнули широкое и длинное, как ров, грозное в своей многовековой замшелости, болото. Места здесь были уже заповедные и гиблые, никто из местных сюда и носа не казал, а пропадали в этих дебрях многие. Поговаривали, что целая группа геологов сгинула еще до войны бесследно, а посланная за ними подмога вернулась измочаленная и перепуганная – все компасы у нее отказали, хорошо, обратно по солнцу и звездам выбрались. А ночами августовскими – холодными и прозрачными, дрожали над таинственной далью этих мест неясные голубые всполохи, извергаясь порой ввысь из земли ломкими молниями, тут же истаивавшими в темени таежных небес.
К утру, после безмолвной ночевки, вышли