Сгоревший дом. Гоша Апальков
меня так звал: этим нетрадиционным сокращением от имени Валентин. Все звали меня Валей, Валькой или Вальком. Митя Барзаев и его шайка иногда дразнили Валиком. А Волей – только папа.
Сообщение пришло ночью, которая для нас с мамой стала бессонной. Разумеется, мы сразу же перезвонили неизвестным и сказали, что мы согласны. Они дали нам номер счёта, на который необходимо было перевести сумму в долларах. Мы перевели. Получилась где-то половина от всех папиных накоплений. Они ответили, что получили перевод.
Через два дня пришла новая запись. На ней снова был обезображенный папа. Голос говорил ему, какой протез привести в действие. Папа шевелил новой рукой, новыми ногами и пальцами на них. Потом в кадре появился всё тот же человек в маске. «Для восстановления зрения и лица у нас нет технологий. Это всё, что мы можем. Вашему близкому нужно закончить курс лечения. Через неделю можете его забрать. Координаты и контакты вышлем позже. До встречи».
Забирать папу поехали дедушки. После второй записи мама рассказала всем своим и папиным родным о случившемся, и они приехали к нам. Все: мама, бабушки, папина сестра, мамины сестра с братом и я всю неделю сидели у нас и ждали. Я очень хотел поехать с дедушками, но меня, разумеется, не пустили. Маршрут их лежал сначала на спорные территории на севере Аравийского полуострова, потом в Израиль, где папе собирались сделать глаза, а потом – домой.
Вернувшись, папа наотрез отказывался снимать с себя силиконовую маску, да и потом всё время ходил либо в ней, либо в чёрной балаклаве. На новых ногах он передвигался с трудом: их функционал был сильно ограничен. Как я потом узнал, такие протезы устарели и были списаны изо всех больниц ещё в тридцать пятом. С рукой была та же история: он мог выполнять ею примитивные действия, но не более того.
Что касается его душевного состояния, то поначалу нас с мамой поражал его жизнерадостный настрой. Потом мы стали замечать контрастность его поведения: задорно смеющийся минуту назад, в считанные секунды он мог сделаться полностью апатичным и не реагирующим вообще ни на что. Тогда он шёл сначала в спальню, потом на кухню, наливал себе стакан воды, колдовал над ним и выпивал, после чего становился самим собой. Так нам казалось. Вскоре мы поняли, что дело в валике.
Так эта штука действовала при умеренной дозировке: бодрила на несколько часов, давала силы, ощущение радости и вдохновения, а потом забирала всё с процентами. Частое и регулярное его употребление вело к эмоциональной опустошённости в обычном, трезвом состоянии. В конце концов, валик становился нужен просто для поддержания нормального самочувствия. А рабочая доза продолжала расти. Говорят, что после десятка лет его употребления человек в один день впадает в кому, из которой его может вывести только двойная доза. Она же может его убить. Пятьдесят на пятьдесят.
Папа сидел на нём, и слезать был не намерен. Мама пробовала говорить с ним, но он либо