Старая площадь, 4 (киносценарий). Исаак Бабель
мгновение у секретарши за перегородкой разразилось сражение: сражалась кроткая Агния Константиновна с пожилой женщиной в берете и с вытертой горжеткой на шее.
— Профессор Полибин — величина, — тыча в Агнию Константиновну сумкой, кричала женщина с горжеткой, — но я мать, гражданка, перед вами стоит мать!
Сватовство в кабинете Мурашко подходило к концу.
— Я мог бы указать в заключение, — рябь душевного волнения тронула елей полибинского голоса, — указать на весь мой двадцативосьмилетний научный стаж, на всю мою общественную работу, как сочувствующего с 1927 года…
Мурашко постучал указательным пальцем по собственному колену и поднялся:
— Обдумаем, дорогой профессор, обсудим… Поговорим…
Полибин, округлив спину, пожал сухонькой ладонью широкую руку Мурашко и попятился назад. В дверях на него налетела горжетка. Она пропустила его, потом загородила собой дверь и перешла в наступление:
— Товарищ директор… Мурашко нахлобучил кепку:
— Послезавтра… Сейчас уезжаю…
Но до отъезда было далеко. В дверях стояло существо, победоносно возбужденное и готовое к бою.
— Когда у матери к вам такое горе, тогда можно подождать с отъездом. — И она вытащила из сумки письмо.
— Это не от кого-нибудь письмо… Это от Елисеева… Мурашко пробежал письмо и с интересом взглянул на посетительницу.
— Вы мать Фридмана?
— Я мать лихача… — скорбно ответила женщина. Мурашко — запихивая бумаги в портфель:
— Товарищ Фридман… Раиса Львовна?
— Раиса Львовна.
— Все это хорошо, пилотом мы его возьмем, почему не взять, но дело-то все через год, не раньше… Потом, он ведь по субстратостатам, а у нас Дирижаблестрой…
Но Раиса Львовна не поколебалась.
— Что я у вас спрашиваю? Я спрашиваю одно: имеет право мать хотеть, чтобы ее единственный сын раскрывал парашют не в пятидесяти метрах от земли, а в трехстах метрах?.. На месте товарища Ворошилова, — всхлипывая, сказала Раиса Львовна, — я бы такого человека разорвала на куски, но, как мать, я должна терпеть…
Мурашко решительно схватил портфель:
— Раиса Львовна, право, мне некогда… Раиса Львовна высморкалась и вытерла глаза.
— У вас, наверное, тоже есть мама?.. Она бы меня поняла, ваша мама… Как он рос?.. — завопила она неожиданно. — Почему вы меня не спрашиваете, что я испытала, пока я его вырастила?.. Он же рос у меня на одном сливочном масле, на куриных котлетах, на одних витаминах. Душу я отдавала этим котлетам, все я отдавала этим котлетам, чтобы они, не дай бог, не пережарились, чтобы они, не дай бог, не недожарились… И что я этим достигла?.. Сегодня затяжной прыжок с неба, завтра с Луны…
— Знаете что, Раиса Львовна, — перебил ее вдруг Мурашко.
— Нет, я не знаю, — всхлипывая, сказала мамаша Фридмана.
— Знаете что, — глаза Мурашко засверкали, и он придвинулся к ней вплотную. — Вы должны будете поставить нам столовую, Раиса Львовна. И если ваш Лева попадет сюда — кормить его вместе со всеми остальными