Нелегко быть Музой. Лёля Сакевич
виноград, на поляне напротив главного входа – раскидистый дуб. Не настолько старый, как в наше время, но несомненно тот же самый. Повсюду зелень, цветы и тишина. Кстати, дом был так себе – ничего особенного, чуть больше родительской дачи, хотя мы и не бароны.
Я обошла особняк – а вот здесь было красиво! Увитая розами арка вела в английский сад, аккуратно подстриженный и ухоженный. Узкие, посыпанные светлым песком тропинки между кустов и клумбы с белыми розами. За деревьями поблескивала река Эндр. Говорят, там очень красивые кувшинки, надо будет посмотреть. А дальше, в саду есть «Пруд Дьявола», на который мне тоже было бы любопытно взглянуть…
– Аврора! – взволнованный хриплый голос заставил меня оглянуться.
Ну, наконец-то! Вот он, мой герой. Шопен.
Он торопливо шел ко мне, почти бежал, держа в руках трость и светлый цилиндр. Его светло русые волосы были длиной почти до плеч, завивка немного растрепалась. Нежное, почти девичье лицо чуточку портила горбинка на носу, делая его несколько хищным. Симпатичный молодой человек (ему только тридцать два!), таких называют «франтами» – вон как вырядился в деревне-то! Бледный цвет лица и темные круги под красивыми голубыми глазами напомнили мне, что бедняга тяжело болен туберкулезом. И только заботливое внимание Жорж Санд позволяет ему сейчас активно творить. Именно в эти годы, в имении Санд, Шопен написал свои лучшие произведения.
– Это правда – то, что утверждает госпожа графиня? На вас напали медведи, и вы, Аврора, боролись с одним из них? – произнес он более спокойным тоном (кстати сказать, с жутким славянским акцентом, который я сама с трудом удалила из своей речи).
Мне стало смешно. Подавив хохот, я взяла его за руку и успокоила:
– Не переживайте, мальчик мой! Вы же знаете Мари, она вечно все преувеличивает. Не было медведей, был крохотный малыш, который испугался громогласной графини еще больше, чем она его! Лучше скажите, как вы себя чувствуете? Как провели ночь?
Его лицо моментально изменилось – заботливость, проскочившая было по чертам, сменилась кислым выражением обиженного баловня. Он, вздернув свой польский нос, сделал бровки «домиком», надул губки и уселся на скамеечку в тенек.
– Три раза кашель заставлял меня вставать! Три раза! И вы даже не соизволили заглянуть ко мне! А если бы я умер?! Нет, Аврора, вы не любите меня… Я стал вам безразличен…
Вставал ночью, значит, что-то пришло на ум, у гениев по ночам часто обострение бывает. Обострение гениальности.
Я подошла к нему вплотную, обняла и прижала к себе его голову. Длинные волосы были очень мягкими на ощупь, как у юной девочки. Он по-детски прижался, ясно – просто хочет, чтобы его пожалели. Невинное желание, простительное для любого, тем более для гения.
– Глупый мальчик… Я не просто люблю, я боготворю вас. Не бойтесь, вы не умрете. Пока мы вместе, с вами все будет хорошо, я позабочусь, обещаю. Уверена, что ночью вас, милый друг, посетило озарение. Вы обязаны наиграть мне все, что возникло в этой светлой голове! Обязаны!
Он улыбнулся – лицо опять