Когда меня не стало. Анна Данилова
самое страшное заключалось в том, что она НЕ ЗНАЛА, что это сон. Она страдала по-настоящему. И слезы, которые залили ее щеки, когда она проснулась, были тоже настоящими. А в груди прыгало, не в силах уняться, маленькое перепуганное сердце.
Григорий Александрович стоял в дверях. В его взгляде она прочла боль.
– Успокойся, – он прошел и сел рядом с нею на постели, – это был только сон. Тебе надо отдохнуть. Если ты позволишь, я дам тебе немного снотворного.
– Нет! – вскрикнула она. – Я не верю вам, не верю никому…
Она сидела с округлившимися от ужаса глазами, лицо ее, мокрое от слез, побледнело, а трясущиеся губы продолжали бормотать: «Я не верю… Я не верю…»
– Да пойми ты наконец. У тебя нет другого выхода. Ты должна мне довериться. Иначе пропадешь. Изойдешь слезами, но ничего не добьешься. Тебе сейчас нужны силы. И если ты не возьмешь себя в руки, не осознаешь, что ты теперь ОДНА, без Макса, то очень скоро последуешь за ним в могилу. Ты бы посмотрела на себя в зеркало. Буквально за три дня ты превратилась в аморфное и слабое существо. Ты сейчас как никогда уязвима. И это после того, как ты сумела проявить себя совершенно с другой стороны. Я просто восхищаюсь тем, как ты угнала машину, как раздобыла денег, как выжила, наконец… Согласен, ты балансировала тогда между жизнью и смертью, но ведь ты же была другая. Совершенно другая…
Она достала из-под подушки большой носовой платок, шумно высморкалась и уставилась на Григория Александровича уже с интересом.
– Вы действительно полагаете, что мне под силу вернуться к нормальной жизни?
– Полагаю, что да. Просто тебе понадобится какое-то время, чтобы восстановить душевное равновесие… Абстрагируйся. Тебя же НЕТ. Ты же умерла. А девочка, которая сидит сейчас передо мной и сморкается в платок, – совершенно другой человек. Постарайся…
Она шумно вздохнула и снова легла. Повернулась к окну, положила руки под щеку и закрыла глаза.
– Если хочешь, я лягу с тобой. Ничего не будет. Просто я обниму тебя и попытаюсь передать тебе тепло своего тела.
Она тотчас повернулась в его сторону. Увидев, как он снимает халат, Зу-Зу почувствовала, как кровь приливает к ее щекам. Да, он выглядел именно так, каким она себе его и представляла.
«Прости меня, Макс», – подумала она спустя некоторое время, чувствуя, как тело лежащего рядом мужчины прижимается к ней.
Однако утром она была готова убить его: он сдержал свое слово – «ничего не было». И Зу-Зу приняла это как личное оскорбление. Ничего подобного ей в жизни еще не приходилось испытывать. Сначала она возбудилась, затем перевозбудилась, а к утру ее даже затошнило от переизбытка чувств. Но самое ужасное заключалось в том, что она знала, что Григорий Александрович понимает все, что с ней происходит. Она видела это по выражению его лица (оно носило легкий оттенок иронии в сочетании с нарочитой заботливостью) и готова была высказать ему все это вслух. Но не высказала. Побоялась.
На кухне, куда она пришла