Габриэль Конрой. Фрэнсис Брет Гарт
Гемлин, обращаясь к двум ближайшим соседям таким тоном, словно доверял им огромной важности тайну, но вместе с тем достаточно громко, чтобы его слышали все сидевшие за столом, включая и Рамиреса. – Вы еще не знаете, зато я знаю. Отчаяннейший мужчина, доложу я вам. – Мистер Гемлин лениво тасовал колоду. – Ваши ставки, джентльмены! У него скотоводческое ранчо в Сономе, а по соседству приватное кладбище, где он хоронит своих врагов. Кличка его – Желтый Ястреб Сономы. Сегодня он в скверном настроении. Возможно, недавно прирезал кого-то и еще чует свежую кровь.
Мистер Рамирес криво усмехнулся и сделал вид, что его ничто на свете не интересует, кроме движений лопаточки мистера Гемлина.
– А до чего хитер наш Джонни! – продолжал мистер Гемлин, постучав колодой по столу. – Хитер и коварен! В особенности, когда преследует очередную жертву. Вот он сидит и смеется. Не хочет портить игру. Ведь он отлично знает, джентльмены, что через пять минут вернется Джим и я буду свободен. Этого момента он и ждет. Вот почему смеется Желтый Ястреб Сономы. Во внутреннем кармане сюртука у него спрятан нож. Завернут в бумагу, чтобы, спаси бог, не испачкать. Джонни аккуратен с оружием. На каждую жертву припасает новый нож.
Сделав вид, что нисколько не обижен на шутку банкомета, Рамирес поднялся из-за стола и ссыпал в карман свой выигрыш. Мистер Гемлин делал вид, что не замечает его движений, до того самого момента, когда Рамирес повернулся, чтобы уйти.
– Решил обождать меня на улице, – сообщил он слушателям. – Всего лишь пять минут, Джонни! – крикнул он вслед удалявшемуся Рамиресу. – А если нет охоты ждать, то милости прошу на будущей неделе. Отель «Мэрисвилл», номер девяносто два, рядом с тем номером, Джонни, с тем самым номером!
Мистер Рамирес, вышедший из салуна «Аркада» на людную улицу, был настолько не похож на мистера Рамиреса, вошедшего в тот же салун двадцатью минутами ранее, что их можно было принять за двух разных людей. Дышал он ровнее, на впалых щеках его играл прежний румянец, взгляд был уже не отрешенным и застывшим, но по-старому живым и беспокойным. Если не считать, что, выйдя из салуна, он ускорил шаг и раза два тревожно оглянулся, не идет ли кто за ним, то можно было бы смело утверждать, что мистер Рамирес полностью переменился. И заметьте, не проливши ни капельки крови и не осуществив ни одного из своих мстительных замыслов. Поскольку я не ищу чести знать о мистере Рамиресе больше, чем он знает о себе самом, я не сумею объяснить то, чего не смог и он себе объяснить: по какой причине он переменился и почему вдруг охладел к взлелеянному плану мести. Быть может, если учесть, что ранее, несколько часов подряд, он разжигал свои инстинкты, не усматривая для них никакой преграды, а за последние двадцать минут получил некий афронт, психологическая загадка не окажется столь сложной. Могу лишь сообщить, что в половине седьмого мистер Рамирес пришел к выводу, что физическую расправу с неприятелями нельзя считать идеальным планом мести, а в половине восьмого принял решение вообще не брать билета на пароход,