Дети войны. Народная книга памяти. Коллектив авторов
не знал, а про проституток знал.
Иногда заходим в дворницкую к Люське, под аркой дома № 20. В первый раз зашел и ошалел: это просто музей красивой мебели из красного дерева. Была такая практика в блокадную зиму: дворники знали всех жильцов, и, когда кто-нибудь уже не мог ходить за хлебом, за водой, дворники помогали этим людям, а когда те умирали, дворники забирали хорошую мебель, а может, и что-нибудь другое.
Была такая практика в блокадную зиму: дворники знали всех жильцов, и, когда кто-нибудь уже не мог ходить за хлебом, за водой, дворники помогали этим людям, а когда те умирали, дворники забирали хорошую мебель, а может, и что-нибудь другое.
Но сейчас о хорошем. На 1 мая директор школы на Плуталовой (теперь – гимназия № 46), работавшей всю блокаду, пригласил всех окрестных детей на торжественный обед. Я там никогда не учился, но и я был приглашен. Сели за длинные столы, нам дали суп из хряпы, паштет из одуванчиков (хотя какие одуванчики 1 мая) и кисель – розовый, на сахарине. Кисель давали в добавку. Видели бы вы светящееся лицо директора, которому удалось организовать для ребят такой пир!
А ведь обстрелы продолжались. Правда, тогда уже было известно, что Говорову удалось наладить контрбатарейную борьбу.
Поэтому по радио говорили: «Начинается обстрел Петроградской стороны», – а завтра – другого района.
Мама в мае уже понемногу ходила. Это было просто здорово! Я уже собирал понемногу крапиву и лебеду на месте нынешнего ДК им. Шелгунова. Мы ели лепешки из лебеды, салат из крапивы и уже с зеленым луком.
Еще один памятный летний день. Мой родственник, муж одной из теток, инженер-капитан второго ранга, служил на одном из кораблей на Неве. Его на день отпустили, и он как-то договорился с детсадом в парке Лесотехнической академии о фотографировании детей. Он прихватил меня с собой, мы туда дошли, детей он сфотографировал, нас за это покормили.
На август была намечена эвакуация завода «Электрик».
11 августа мы собрались на Финляндском вокзале, сели в вагоны.
Артобстрел. Все вышли, опять сели, и так – трижды. Потом все же поехали, добрались часам к шести до Борисовой Гривы. Там всех высадили. С вещами, по мелколесью, пошли к Ладожскому озеру. (Кто-то по радио говорил, что их везли к озеру на машинах. Нет, нас не везли, мы шли сами.) На берегу нас предупредили, что в предыдущую ночь немцы разбомбили несколько катеров, кто боится – может уйти назад. Никто не ушел, да и куда идти?
Когда стемнело, посадили на двухтрюмный тендер (так, кажется, назывались эти катера). Трюмы – квадратные отверстия, открытые, с высоким комингсом. В трюмах – вещи, сидим по краям комингсов.
Идем ночью. Приходим к узкой эстакаде, на ней открытая платформа. Матросы вытаскивают из трюмов рюкзаки, чемоданы, бросают на платформы. Некоторые вещи падают в воду, люди плачут, но никто за вещами в воду не лезет.
За полгода до смерти – в июне 2005 г.
Нас, наверное в теплушках, везут на станцию Кобона. Мой отец – начальник эшелона. В Кобоне