Широкий Дол. Филиппа Грегори
вызвано всего лишь болезненной обидой. Я никогда не пожелала бы ему зла – разве что в те несколько минут непростительной слабости.
Дыхание короткими рывками вырывалось у меня изо рта, узкий, облегающий фигуру лиф платья промок от пота под мышками и на спине, но я не решалась остановиться и передохнуть. Я была выносливой и бегать умела не хуже отцовских гунтеров, но сейчас мне очень мешали длинные юбки, и я то и дело спотыкалась на неровной лесной тропе. Да и путь был неблизкий – особенно если идти пешком. Но останавливаться было никак нельзя, ведь в эту самую минуту Ральф, возможно, как раз надевает куртку, берет шапку и выходит из дома, а уж в лесу я его точно разыскать не смогу.
Я ведь вчера не расспрашивала его, как он намерен действовать, и понятия не имела, куда он может направиться, где рассчитывает встретиться с моим отцом и как собирается совершить то, на что я сгоряча дала согласие (но чего на самом деле совсем, совсем не хотела!). Задыхаясь и чувствуя жгучую боль в груди, я сперва еще прибавила шагу, а потом снова побежала. Все происходило как в страшном сне, когда бежишь-бежишь, но никак не можешь нащупать ногами точку опоры. Казалось, моя любимая земля у меня под ногами превращается в липкое месиво, и хотя я все еще продолжала бежать, но чувствовала, что постепенно замедляю шаг и безнадежно теряю время. Увы, я не могла ни бежать достаточно быстро, ни лететь и чувствовала, что каждая упущенная секунда означает, что я могу так и не встретиться с Ральфом.
Я вылетела на солнечную поляну, где стоял домик Мег, задыхаясь от быстрого бега. Я была не в силах вымолвить ни слова и, хлопнув садовой калиткой, пошатываясь, как пьяная, бросилась к входной двери и забарабанила в нее кулаками, а потом согнулась и рухнула на порог, со стоном хватая ртом воздух и почти теряя сознание. Наконец внутри дома послышались шаги, и у меня даже голова закружилась от облегчения: кажется, успела! Теперь все будет хорошо. Да, я успела его перехватить, и безумие нашего вчерашнего разговора, весь этот кошмарный план превратится в ничто, в глупость, над которой мы оба всего через несколько минут будем смеяться. Ральф наверняка скажет: «Неужели тебе могло прийти в голову, что я действительно должен это сделать?», и я со смехом отвечу: «Ну конечно же нет!», и буду еще долго-долго смеяться… Но тут дверь открылась, и на пороге возникла Мег.
– Мег! – воскликнула я, чувствуя, как меня охватывает леденящий ужас, и тщетно вглядываясь в полумрак у нее за спиной. – А где же Ральф?
– Ушел, – спокойно сказала она, глядя на меня своими черными глазами, в глубине которых таилось любопытство, но лицо ее осталось совершенно равнодушным, хотя перед ней на крыльце лежала запыхавшаяся дочь сквайра, вся в поту, растрепанная, с распущенными чуть не до полу волосами.
Я посмотрела на нее так, словно она только что подписала мой смертный приговор. Да, это был смертный приговор. Смертный приговор…
– Куда ушел? – спросила я. Я никак не могла отдышаться и с трудом выговорила даже эти два слова.
Она пожала плечами,