Человек крадущийся. Артур Конан Дойл
бурно и не совсем естественно. При этом профессор Пресбери – человек состоятельный, и со стороны отца его нареченной возражений не возникло. У дочери, правда, поначалу были сомнения: на ее руку уже имелись претенденты, быть может, не столь завидные с житейской точки зрения, зато более подходящие ей по возрасту. Но и профессор, несмотря на свою эксцентричность, судя по всему, ей нравился. Смущало только одно: возраст.
Примерно в это время в налаженной жизни профессора произошло не совсем понятное событие. Он совершил нечто такое, чего никогда не делал прежде: уехал из дому и никому не сказал куда. Отсутствовал две недели, вернулся утомленный, словно после долгой дороги. О том, где побывал, не обмолвился ни словом, хотя обычно никогда и ничего не скрывал от близких. И случилось так, что наш с вами клиент, мистер Беннет, получил письмо из Праги от одного своего коллеги. Тот писал, что имел удовольствие видеть профессора Пресбери, хотя поговорить им не довелось. Только так домашние узнали, куда ездил профессор.
Теперь я подхожу к главному. Начиная с этого времени с профессором произошла удивительная перемена. Он стал скрытным и замкнутым. Окружающих не оставляло чувство, что перед ними не тот, кого они знали прежде: все его лучшие качества словно ушли в тень. Интеллект, впрочем, не пострадал. Его лекции оставались такими же блистательными, как всегда. Но в нем самом постоянно чувствовалось что-то новое, недоброе и неприятное. Дочь, которая души в нем не чает, всячески пыталась наладить с ним прежние отношения, заглянуть под маску, которой он отгородился от всех. Вы, сэр, как я понимаю, со своей стороны делали то же самое, но тщетно. А теперь, мистер Беннет, расскажите нам сами про эпизод с письмами.
– Надо вам сказать, доктор Уотсон, что у профессора не было от меня секретов. Будь я ему сын или младший брат, я и тогда не пользовался бы большим доверием. Ко мне, его секретарю, попадали все поступавшие к профессору бумаги; я вскрывал и сортировал его письма. Вскоре по его возвращении все это изменилось. Он сказал, что, возможно, будет получать письма из Лондона, помеченные крестиком под маркой. Эти письма мне надлежало откладывать, потому что предназначались они только для его глаз. И действительно, несколько таких писем прошло через мои руки: каждое с лондонским штемпелем и надписанное малограмотным человеком. Если профессор и отвечал на них, то ответы не проходили через меня и не попадали в корзинку, из которой забиралась вся наша корреспонденция.
– И еще шкатулка, – напомнил Холмс.
– Ах да, шкатулка. Из своей поездки профессор привез маленькую деревянную шкатулку. Единственный предмет, указывавший, что он побывал на континенте: одна из оригинальных резных вещиц, которые сразу наводят на мысль о Германии. Поставил он ее в шкаф с инструментами. Однажды в поисках катетера я взял шкатулку в руки. К моему удивлению, он очень рассердился и в самых несдержанных выражениях отчитал меня за излишнее любопытство. Такое случалось впервые и сильно меня задело. Я попытался объяснить, что взял шкатулку по чистой случайности, но