Колыбель. Двадцать первый век подходит к концу. Алексей Медоваров
нельзя! – Ответил водитель и прибавил ходу. – Нас сметёт, если сбросим скорость!
– Он прав, – Полянский не отрываясь смотрел за происходящим. – Так ещё есть шанс проскочить!
И действительно, поезд уже смёл небольшое ограждение вдоль своего пути и был почти на трассе. Сама трасса шла по насыпи, забетонированной со всех сторон. Поезд врезался в насыпь и локомотив подбросило в воздух. Водитель транспорта прижался к самому ограждению трассы и выдавил педаль ускорения до предела. Электродвигатели низко загудели и транспорт рванул вперёд, стремясь проскочить под падающим на полотно поездом. Николай наблюдал, будто бы в замедленной съёмке, как над ними нависла огромная масса, бывшая когда-то суперсовременным поездом. Раздался скрежет металла о металл – это транспорт ещё сильнее прижался к ограждению, и одновременно заскрежетало сверху, над головами. Локомотив задел кузов транспорта и осколки композитного пластика от панорамного окна посыпались им на головы.
– Всем пристегнутся! – Гаркнул Полянский, но уже слишком поздно. Транспорт всё же сумел выскользнуть из смертельных многотонных тисков, но локомотив со страшным грохотом обрушился на бетонное покрытие. Прочнейший полимерный бетон, не выдержав такого удара, вздыбился, словно волна и настиг транспорт. Многотонный шестиколёсный бронированный транспорт подкинуло на несколько метров вверх, словно щепку и перевернуло в воздухе.
Николай
Пространство открытого космоса кружится вокруг герметичной спасательной капсулы. Через крохотный иллюминатор совсем не видно звёзд, а вместо них лишь металл, камни, лёд и мёртвые тела и они сталкиваются с капсулой. От столкновений та закручивается всё сильней и сильней и вот пространство сливается в неразличимое месиво. Изо рта вырываются клубы пара, конечности пронизывает холод. Николай дрожит всем телом, пытаясь согреться.
Неожиданно стук обломков по капсуле заменяется на другой. Будто кто то обстукивает металл костяшками кулака, ища слабину в корпусе. Сначала за спиной, затем сверху и вот звук приближается к закрытым створкам, а затем и к иллюминатору.
Тук-тук. Тук-тук- тук-тук. Тук.
Это рука без перчатки и она начинает ритмично выстукивать мелодию по стеклу и от каждого постукивания на стекле появляются всё новые и новые трещинки, пока оно всё не оказывается в них. Николай инстинктивно набирает полную грудь воздуха и тот час иллюминатор разбивается и миллиард мелких блестящих крошек. Вопреки всякой логике стекло падает на потолок капсулы, а не остаётся висеть в невесомости. Рука пропадает, а на её месте возникает лицо с дурацкой ухмылкой и взъерошенными светлыми волосами, вот только цвет кожи вместо румянца – синий. Вадим, смотря Николаю в глаза, начинает кричать:
– Очнись! Очнись! Очнись!
Крик мёртвого друга вырвал Николая из липкого кошмара. Во рту солоно и отдаёт железом, на грудь что-то давит,