Опыт моей жизни. Книга 1. Эмиграция. И.Д.
ему возможность учыться. Так что мальчи, а то если он сичас придет, услышит. Ты же знаишь, он будет нервничать.
– Да-а, брат… – говорил дядя Денис, – а я тридцать лет мечтал о земляке! И вот дождался. У нас в доме много из Союза, но все не то. Молодежь, что она понимает?! А ты – земляк! Ты, как я, войну видел. Мужчине нужен друг! А без друга мужчина не человек, а овощ. Я хотел бы, умирая, знать, что хоть один друг придет меня хоронить. Ты понимаешь? Друг с сердцем. Не холодный американец. Ты понимаешь?
Дядя Денис говорил все это так, что казалось, тоска просто сочилась из его щек, из его глаз, из его ушей… у меня мурашки по коже пошли. Неужели возможно такое: тридцать (!) лет прожить вдали от родины и так сохнуть по своим, по всему родному?! Его все интересовало: а стоит ли в Нальчике все еще памятник Беталлу Калмыкову? А так же ли чиста вода в водопадах Чегема? А давно ли мы видели Эльбрусские горы? Все так же ли они хороши? Глядя на то, с каким трепетом, с каким чувством дядя Денис задавал нам все эти вопросы, я поняла: ностальгия – это не то, что пройдет через год-другой, как поговаривали, она может остаться с тобой даже на тридцать лет! Открытие это, конечно, совсем не обрадовало меня.
Все другие жильцы нашего дома были американцы. Все как на подбор старички и старушки, и все как на подбор в инвалидных колясках. За каждым присматривал компаньон или компаньонка. Оказывается, государство здесь оплачивает старикам компаньонов, когда они больны и не могут ухаживать за собой. Что ж, это действительно гуманно.
Был только один молодой американец – Крэг. Несмотря на молодость, он был совершенно лысый, зимой и летом ходил в плаще, нигде не работал, а жил на пособие для инвалидов и занимался тем, что приводил к себе бездомных кошечек и собак, жалел их, кормил, купал, даже оставлял их жить у себя месяцами. Крэг считал, что люди очень жестоки к уличным животным, в самом равнодушии – уже жестокость, и что животные лучше людей.
Завершу я описание нашего нового окружения упоминанием о корейце. Рядом с парикмахерской находилась (она и по сей день есть) его продуктовая лавка. Кореец был уникален тем, что открывал свою лавку в шесть утра, а закрывал в полночь. Таким образом, когда бы кто из нас ни вышел на улицу, он видел в лавке худощавого, улыбчивого корейца, таскающего ящики или стоящего за кассой, и его жену.
Рассказывали, что он четвертый по счету владелец лавки. До него другие семьи пытались делать на этом месте бизнес, но ни у кого ничего не получалось. А у корейца получилось. Все удивлялись его таланту и работоспособности. Непонятно было только, когда он спал. Других потребностей у этой пары, по всей вероятности, не было. Все жильцы нашего дома ходили к ним за покупками.
Леня в воспитательных целях приносит мне еврейские песни на иврите, песни про «город волшебный» Иерусалим, песни на идише в исполнении сестер Бэрри.
Прекрасная культура. Многовековая. В сердце мгновенно просыпается сознание своей принадлежности к еврейству.
Удивительное дело: слушаю русские песни,