Лежащий атаман. Петр Альшевский
переломал.
И полутруп сдал бы в полицию, – добавила первая.
Да вы о чем? – воскликнул ошеломленный Георгий.
О том, – сказала первая. – О подобных дядях, возле школы ошивающихся, нас предупреждали. Девочек вам захотелось? Таких маленьких, лет по десять? Вы хоть немного понимаете, что это неправильно?
Ты у кого спрашиваешь? – хмыкнула вторая. – У него? После того, как он сказал, чтобы мы с ним шли?
А он это говорил? – спросила первая.
Не говорил, – признался Георгий. – Я сказал, что я здесь учился, и когда меня стала одолевать болезнь, я отсюда… меня отсюда перевели – о болезни я не сказал, и вы решили, что я болен, так оно и есть, но моя болезнь не в том… вы на меня несправедливо ополчились. Я обратился к вам, как к людям, а не как к девочкам… с наступающим вас. Хороших вам подарков, успехов в учебе – вы учитесь в обыкновенной школе, а я доучивался в специальной: ее называют вспомогательной. В эту, что перед нами, я бегал с куда большим удовольствием.
Поэтому вас туда и перевели, – сказала первая.
Меня перевели, и я не спорил. Вовсю стараясь на уроках, надеялся вернулся в простую, но из моей новой школы было не выбраться. Мне и сейчас во взрослой жизни на общую для всех дорогу не выйти. Собственными усилиями никак… надо полагаться на чудо. Не отчаиваться и ждать. Быть готовым.
РАСПИРАЕМАЯ энергией комната. Прижав ладони к коленям, Георгий с прямой спиной сидит на диване, глядя на елку. Большинство висящих на ней лампочек неисправно, но отдельные горят и кое-как освещают его сосредоточенную физиономию: на Георгии нем белая рубашка и черные брюки.
Замеревший Георгий непроизвольно совершает одно неприметное и повторяющее движение – поджимает и разжимает пальцы босых ног.
НА КУХНЕ нечем дышать. Татьяна Васильевна, переминаясь у плиты, готовит праздничный ужин, злобно хмурящийся Валентин Сергеевич убивает время за столом: перед отцом Георгия початая бутылка водки и тарелка с солеными огурцами. На скороводке шипит масло, поднимающиеся от нее испарения заполняют помещение густым смрадом, к изводящим Валентина Сергеевича переживаниям дополнением это становится существенным.
Что ты тут жаришь? – проворчал он. – Отчего такая вонь? Рыба, рыба, где ты эту рыбу… открыть бы окно, но там прохладно – попрет, продует, у нормальных людей на Новый Год мясо или утка, а у нас рыба. Почему рыба?
Рыба дешевле, – ответила Татьяна Васильевна. – Бывает другая, дорогая рыба, но я купила дешевую. Вот она и воняет.
А нельзя, чтобы так, ну… не воняло? Я все-таки работаю, и что-то зарабатываю, и в праздник мне бы… плевать мне! Пусть воняет! Я выпью водки и справлюсь. Рыба – не рыба… отчего-то именно рыба. – Налив рюмку, Валентин Сергеевич выпивает и недовольно морщится. – Какая водка… гнусная! Градус нормальный, а вкус жуткий. Говорят, у водки нет вкуса – у этой есть. Ужасный вкус.
Водку ты сам покупал, – сказала Татьяна Васильевна.
Сам, сам. И жену я выбирал