Как я учил English. Избранные рассказы об Америке. Илья Гуглин
который привёл меня в это «замечательное» учреждение, который останавливался перед каждой встречной девушкой и объяснял, почему не может прийти сегодня на танцы, который заставил меня заполнить первую в моей жизни анкету и мучился над вопросами, не зная, как ответить на такие дурацкие пункты, как «Служили ли Вы в войсках белой гвардии?» или «Были ли Вы интернированы?» и.т.д.
Дорогие мои читатели, любители изящной словесности. Не обращайте внимания на подобные «шахероватости». Это не от незнания синтаксиса сложно-сложно-сложноподчинённого предложения. Это просто такой стиль. Всю жизнь я боролся с ним в своих статьях, книгах и отчётах. Попробую на этот раз расслабиться…
На столе появилась большая бумага, на которой крупными буквами было выведено:
«Мы требуем:
Нормальной кормёжки
и побольше мяса. Отпускать на
море каждый день. Не читать наши
письма. Если эти требования не будут
выполнены в течение 24 часов, мы
требуем вернуть нам деньги
за путёвки и отвезти
нас домой!»
Текст был охвачен двумя концентрическими окружностями, между которыми радиально располагались подписи всех участников. Эта хитрость давала возможность, как нам казалось, скрыть от начальства фамилии инициаторов маленькой забастовки. Попробуй, разберись: кто подписал первым, а кто – последним. Это была, конечно, моя идея, но не моё изобретение. Об этом я где вычитал.
Недавно мне на глаза попались часы. Обыкновенные наручные часы, но на циферблате не было цифр – эдакий оригинальный дизайн для особо продвинутых модников! Так вот, если у них убрать стрелки и ушки для ремешка, а вместо них не в алфавитном порядке нанести около двадцати фамилий, получится приближённый макет нашей петиции.
Товарищ в штатском никак не проникся ни одной из представленных ему на обозрение бумаг. Больше того – не проявив никакого уважения к первому литературному опыту молодого человека, равнодушно отбросил анкету и спросил:
– Дорогу в лагерь сам найдёшь? Иди, я ей позвоню. Постарайся к нам больше не попадать.
– Спасибо, постараюсь.
Многого я тогда ещё не знал. Не знал, что в устах этого человека слово «лагерь» далеко не всегда ассоциируется с красным галстуком и барабанным боем у костра. Не помню уже какие чувства владели мной тогда: радость или горе, страх или печаль. Впрочем, кого это волновало? Долго после этого бродил я по незнакомым улицам чужого города. Казалось бы, что сложного – пойти в обратном направлении, тем же путём, каким шёл с сопровождавшим меня молодым сотрудником… Впрочем, белокурый кагэбэшник вёл меня, должно быть, не кратчайшим путём, а специально петлял, чтобы запутать, на случай, если вздумаю убежать. При этом объяснял каждой девушке, что не просто гуляет, а сопровождает государственного преступника, со злобой во взгляде показывая на меня. А в разговоре с начальником – заискивал, откровенно пресмыкался, даже спина изгибалась. В будущем мне приходилось наблюдать таких людей. Этот был не самым худшим из них. По крайней мере, он не пытался навязать