Отморозки: Другим путем. Андрей Земляной
папироску, замолотил кресалом по кремню, раздул фитиль и тоже окутался клубами сизого табачного дыма.
В отличие от своего командира, ординарец не утруждал себя особыми рассуждениями. Странный у них ротный, ну да и бог с ним. Солдатешки, знамо дело, стонут от евойных придирок, но больше для виду: кормёжка в их роте самая-пересамая, сапоги у всех целые, шинелки – тоже. И попусту класть своих их благородие сам не станет и другим не дает. Так что хоть и постанывают солдатики, а скажи кто из чужаков хоть слово против их командира ротного – пущай Господа благодарит да ангелов-заступников, коли зубы в горсти не унесет! А то! Небось вся рота видела, как их благородие артельщика мордовал за прокисшую капусту. Так отделал – ого! В иной деревне конокрада легче бьют. А напоследок макнул их благородие штабс-капитан болезного мордой в прокисшие да вонючие щи и держал там, покуда тот едва-едва не сварился! С той поры его солдатешки сильно зауважали.
А что с придурью штабс-капитан, так оно и ничего. Известно – барин. А у бар всегда придурь какая ни на есть, а сыщется.
Вот взять хотя бы, как он в ординарцы попал. Ехал себе, ехал в Белгорайский полк, а тут их благородие возьми да и подвернись. Постоял-постоял, потом ушел куда-то, а потом и приказывают: собирай, мол, свои пожитки, да вот с их благородием и ступай. Оказалось, что их благородие Глеб-то Константинович его у ротного в карты выиграл. И как-то так запросто сразу с ним стало – даже удивительно! Опосля уж как-то не выдержал, спросил: зачем я, мол, вам понадобился-то, вашбродь? А Глеб Константинович только усмехнулся эдак да и говорит: «А усы, мол, мне твои приглянулись. Тебе, – говорит, – еще бы бурку да папаху…» Вот и знай-понимай: не хотит сам говорить, а коли так – так тому и быть. Чай, не поп – их благородие не исповедую.
Тем временем штабс-капитан Львов отбросил окурок и снова погрузился в воспоминания. Вот шел себе человек слегка навеселе от старого друга, да еще и сослуживца-однополчанина в придачу. Шел себе, шел – и надо ж ему было ввязаться в разборки каких-то малолетних преступников. Двоих свалил, а потом ка-а-ак дали по голове – аж в глазах потемнело.
Проморгался – здравствуй, …, Новый год! Прет на тебя какой-то бешеный реконструктор в прусском фельдграу образца одна тысяча девятьсот четырнадцатого года, да еще и норовит штыком в животе поковыряться. А штык у него ни хрена не резиновый, а самый настоящий, стальной. Как увернулся, сразу и не вспомнить, а в руке что-то тяжелое как раз оказалось – этим-то тяжелым и двинул реконструктора в висок. Аккурат под обрез кожаного шлема с пикой.
Тяжеленная штуковина в руке оказалась пистолетом маузер, а при нажатии на спуск выяснилось, что он еще и заряжен. А вокруг месились… никакие это не реконструкторы! В натуральной траншее шла рукопашная между бородачами в форме русской армии и какими-то гадами в немецкой форме. Прежде чем он успел сообразить, что собственно происходит, рука сама подняла маузер, и двое прусских гренадеров отправились на встречу с создателем.
Дальнейший бой помнился плохо, урывками. Он кого-то