Ветры земные. Книга 1. Сын заката. Оксана Демченко
азарт погони. Ночью пришлось еще раз резко менять курс, злой ветер уже не забавлялся с пеной, не насвистывал легкомысленных песенок. Он ломился в паруса, как праздничный бык – рвать, мстить. Ноттэ понимал штормовой гнев, как никто иной: на палубе шхуны повторился обманный танец, но фальшивка была распознана! Ярость ветра, стряхнувшего мгновенное очарование, всегда бывает огромна. Тем более паруса рвет свирепый северный, он, согласно древним верованиям народа Эндэры, старший в семье ветров. Вон как нахмурены грозовые брови туч. Вряд ли плясунья звала этот ветер, – предположил Ноттэ, – он явился незваным, чтобы взглянуть на своего сына-предателя: на взрослого нэрриха, спровоцировавшего волшбу.
С кормы капитан рявкнул команду убирать паруса и умерять ход. Люгер взобрался на новый вал, вырвался из воды весь, взлетел – и стал рушиться в ущелье меж волн. Ноттэ уступил место моряку и, перебирая руками по канату, направился к главной мачте. Обнял её, закрыл глаза и подставил лицо ветру. Усмехнулся устало: очень может быть, многие нэрриха стригут волосы коротко, не желая позволять старшему гладить их. Нет в упрямом ёжике вольности! Даже мокрые насквозь пряди топорщатся, а не вьются на ветру.
Северный ураган бил «Гарду» порывами, и всякий раз чуть менял направление. Ноттэ вслушивался в гнев, впитывал его, стараясь пропитаться насквозь. На краткий миг удалось, и нэрриха выпил ветер крупным глотком, вместе с его болью и гневом.
– Гнев – не твой удел, оставь людям столь жалкое, – Ноттэ выдохнул просьбу, не надеясь быть услышанным. Упрямо тряхнул головой и крикнул громче: – Гнев – сеть ловчая! Разве тебе не мила воля? Весь мир твой, вот и иди с миром.
В щели меж туч внезапным чудом мелькнула синева. Золотой луч пробился из зенита до самых штормовых волн, воспламенил парус яростной белизной. Ветер взревел, издеваясь над подсказками жалких двуногих… Ноттэ скорчился у мачты, не выпуская канат из рук. Он хотя бы попытался. Но старший никогда не был склонен слушать и тем более слушаться, да и не родной он – северный – для Ноттэ, обременённого и ограниченного уделом человекоподобия…
Парус хлопнул и провис, руки сами крепче сжали канат, ожидая шквала. Обошлось.
Утомленный работой и убеждением шторма, Ноттэ – сын западного ветра – сидел, прижавшись щекой к основанию мачты. Слушал, как в борта бьет жесткая опасная вода, впитавшая гнев старшего из ветров. Ловил на свободную ладонь прядь дуновения, усмехался и пробовал гладить её, словно нэрриха посильно гладить вольный ветер. Ледяной гнев проник в легкие с брызгами пены, отравил разум. И все же Ноттэ упрямо продолжал уговаривать строптивца.
Нэрриха очнулся по-настоящему лишь когда был накрыт плащом и без церемоний водворен в каюту, Там его стали кутать в шерстяное одеяло и упаивать горячим вином, не слушая возражений и пресекая их вескими подзатыльниками.
– Однако ж, ты вырос, в первый раз переспорил