Жертвы заветного сада. Махаммад-Реза Байрами
А тот всё: «Слушаюсь!» – и не двигался с места. И еще раз: «Слушаюсь!» – «И коней не загубите ни в коем случае!» – «Слушаюсь!» – «Коням этим еще много предстоит работы». И опять: «Так точно! Слушаюсь!» И вот в эту горячку распоряжений вклинивается Балаш и обращается к начальствующему, хотя вроде бы ясно же…
– Товарищ федай! Что это был за взрыв, скажите, пожалуйста?
Тот, едва взглянув, ответил, что это за городом, и продолжал давать свои указания, а солдат всё отвечал: «Так точно! Слушаюсь!»
Но и Балаш не сдавался:
– Но взрыв был большой силы, товарищ. Это ведь не мог быть орудийный или минометный выстрел.
– Товарищи взорвали определенный объект.
И опять указание за указанием, и опять: «Так точно! Слушаюсь!» А тут уже и лошади были оседланы, и вот в эту чертову холодину… Из лошадиных ноздрей валил пар и поднимался к решетчатому фонарю, и фонарь был похож на холодный месяц в тумане, хотя и не очень похож…
– А куда едут товарищи федаины?!
Здесь словно бы нить разговора прервалась, а может быть, даже сама нить управления, потому что начальник повернулся всем корпусом к Балашу и так смотрел, помаргивая, что тот вынужден был подтянуться, почувствовав себя смущенным. В этот момент он понял, что хотя и говорят, что сущность репортерства – в смелости, но все-таки нельзя ее путать с бестактностью, с тем самым, чего у него, вообще говоря, не было или было в очень малом количестве, да он обычно и не нуждался в чем-то подобном. И он подумал: в конце концов, что мне задело? И вспомнил Дузгуна и его одобрения, и напомнил сам себе, что нельзя быть неблагодарным. И он решил продолжить разговор с товарищем начальником, который ответил ему: «В Зенджан!» – ответил таким тоном, что это означало: «Отвяжись, пожалуйста. Скройся с глаз, пропади пропадом!» Но можно ли было отступить? А как же напутствие Дузгуна, да и вообще, он выполняет работу репортера, не более того. В ней нужна настойчивость… И нужно все-таки разобраться!
– Но зачем это было взорвано, товарищ федай?
И вот тут уже в буквальном смысле взорвался сам его собеседник, так, что его крик не уступал взрыву:
– Да отстанешь, ты, наконец? К чертовой матери! Что ты вцепился в меня, как клещ?!
В этот миг открылась дверь штаба и появился еще один человек, говоривший на азербайджанском с гилянским акцентом:
– Что случилось, Кази?[6] Зачем шум такой? Перепутал с фронтом? Но здесь тебе не Кафеланкух!
Кази – очень скоро, уже после его смерти, выяснялось, что это его имя, а не должность, – ответил, указывая на Балаша:
– Простите, господин полковник Газиян! Корреспондент газеты «Азербайджан» совсем меня замучил. Здесь черт ногу сломит, а он в этой суматохе, как следователь, терзает меня!
Полковник Газьян рассмеялся. Глядя на Балаша, он ответил Кази:
– А что поделать – у него тоже своя работа. Смотри, как он рано проснулся! Это значит, есть чувство ответственности за порученное! Вот и мы, если бы не спали, враги не дошли бы до границ
Примечание автора: этот персонаж – вымышленный (как и большинство действующих лиц в романе), хотя в реальности существовал Махмуд Кази Асадаллахи, командовавший двумя частями федаинов в Миане и Ноурузабаде полковник, убитый пулей в лоб, тело его принес его конь…