Снайперы (сборник). Владимир Никифоров
загонишь!
– Это уж точно, – бормочет продавщица, слюнявя карандаш.
– А как насчет сижка-омулька?
– Когда тебя Дворкин без рыбы оставлял?
– Не обижал, не спорю, но напомнить не грех!
– Да и мне бы, – бормочет продавщица.
– Максимовна! Вот такого омуля тебе привезу, сам поймаю! – Дворкин делает жест рукой, увидев который, капитан буксира валится от смеха на штурвал, но продавщица пишет, не поднимая головы, и не видит, а Маруся ничего не понимает.
Маруся проходит на палубу буксира, усатый капитан зовет ее в рубку, но Маруся отрицательно качает головой. Она смотрит на город, окруженный синими горами, на понтонный мост, по которому туда и сюда едут желтые автобусы и зеленые грузовики, на набережную, по которой в тени деревьев прохаживаются горожане. Дышится ей легко, она чувствует себя птицей, вырвавшейся из неволи, и еще не знает, куда ей лететь, ведь все пути и страны света открыты ей, вольной, красивой, сильной.
Дима и Андрей с рюкзаками-сидорами за спиной, с чемоданами и сумками в руках, идут с пригородной станции мимо деревянных бараков на пустыре, потом долго-долго вдоль высокого забора с колючей проволокой. За забором, звеня цепями, с хриплым лаем бегают собаки.
– Что там, Андрей, тюрьма?
– Речной порт комбината «Норд». А на самом деле тюрьма. Зона. Лагерь.
– На берегу такой красивой реки…
– А возьми Питер. Где там «Кресты»?
– Не знаю.
– А Петропавловка?
– Прямо на Неве, в центре Ленинграда.
– Тюрьма всегда в центре. Возьми Москву: Лубянка, Таганка…
– Я, когда демобилизовался, ночью шел пешком от Кремля по набережной как раз до Таганской площади, потом перешел по мосту на набережную Горького, вышел к Павелецкому вокзалу… Иду – молодой, свободный, счастливый!
– И тебя, такого счастливого, не забрали?
– За что?
– А вдруг ты вредитель? Ты же мог спокойно мост взорвать или подложить мину под Павелецкий вокзал. А там, между прочим, священная реликвия находится.
– Какая еще реликвия?
– Паровоз, на котором Ленина из Горок привезли. Мертвого.
– Да-а? А я не знал.
– Не знаешь, а ходишь! Знать надо, где ходить, когда ходить, с кем ходить…
– А я – один…
– Тем хуже! Человек не должен оставаться один! Нигде! Никогда! Ни на минуту! Вдруг ты задумаешься?
– Что же в этом плохого?
– Это самое страшное, что может произойти с человеком. Ведь если он задумается, он непременно начнет размышлять о том, почему у нас говорят одно, а делают другое, почему честных наказывают, а подонков награждают, почему не дают работать хорошо, красиво, со смыслом, почему…
– Дорогу! Посторонись!
Они оглядываются. На них бесшумно, страшно, безмолвно, мерным шагом наплывает толпа зэков под конвоем. Они отступают к самому забору, ставят поклажу на землю, стоят, смотрят на колонну: Андрей, криво усмехаясь, Дима с застывшим удивленным взглядом.
Первые ряды уже завернули к проходной, а колонна все идет и идет мимо Андрея и Димы.
Замыкает