Тьма египетская. Михаил Попов
и стар, таков же и несчастный ум мой. Он – весь из прорех и забытых текстов. Мне было велено не упоминать об этом, но я чуть было…
– Что ты мелешь, калека?!
Бакенсети отступил на один шаг, раздувая благородные ноздри.
– Я зол, но не глух. Ты сказал то, что сказал!
– Я не успел!
– Ты сказал, что Луна наивна, а Мериптах подхватил, что будто бы бог-павиан ее обманул, просто обыграл в шашки, как простодушную крестьянку.
Учитель Ти поднял с пола взгляд на князя, в глазах его читалось смятение. Несмотря на всю свою хитрость, он ничего не понимал в ярости князя.
– Ты знаешь, каково имя моей жены?
– Аа-мес, дитя луны, – осторожно, боясь нарваться на новую вспышку гнева, прошептал Ти.
– Так при чем здесь наивность, ничтожный?! Ты можешь мою жену назвать наивной?!
Ти собрался было сказать, что совсем не знает жены князя, но понял, что умнее будет просто молча кивать.
Мериптах тоже понимал мало из того, что происходит. Он так же, как и отец, считал, что наивность это не то, о чем следует думать, произнося имя матушки. У нее столько волшебных достоинств, стоящих выше наивности, если ее вообще можно считать достоинством. Матушка Аа-мес – сияющая вершина, а наивность – маленький скромный куст у ее подножия. Непонятно только, почему отец так кричит и топает, говоря эти хоть и справедливые, но такие очевидные вещи.
Общее жаркое недоумение было прервано появлением Тнефахта. И его сообщением, что во дворец прибыл Мегила.
Бакенсети как-то сразу опал жестами, тон речи его обмяк, в глазах вместо бешеной ярости появились тоска и облегчение.
13
Стоя в балконном проеме, «царский брат» отбрасывал на мозаичный пол длинную, разрастающуюся к плечам тень. Войдя в залу, Бакенсети увидел перед собою темного лежащего гиганта и не решился наступить ему на лицо или живот – приблизился к Мегиле по огибающей дуге. Тнефахт не понял поведения господина, но счел за лучшее проследовать по его следам.
Мегила был, как всегда, в простом кожаном мундире гиксосского сотника, без единого парадного украшения, в простых походных сандалиях. Когда он резко повернулся к Бакенсети, подошвы лязгнули по камню медными набойками. В этом движении было столько непререкаемости, что князь понял: ни оттянуть, ни увильнуть не удастся. Вот прямо сейчас, через несколько фраз, и решится вся его несчастная судьба, вырвут из жалких пальцев последнее сокровище. И он сам сделал шаг навстречу развязке.
– Ты пришел за мальчиком?
– Как мы и договаривались. Прошло три дня.
– Но… – начал Бакенсети, хотя не знал, чем продолжить, и был даже рад, когда «царский брат» прервал его:
– Нет. Не проси меня подождать еще два дня или день. Помни, ты заставляешь ждать не меня, но Апопа.
Тут князю показалось, что он нашел позицию для защиты.
– Не могу поверить, что величайшему из царей может быть известно о простом замызганном мальчишке с заднего двора этого старого дома.
– Ты