Мокрая вода. Валерий Петков
под праздники, выходные дни, – приедем к тёще на её шесть соток. Хожу вялый, будто приболел: сплю, ем, опять посплю. Все шепотком разговаривают, сон мой боятся порушить. Ягодки поклюю нехотя, с куста, как птица случайная, не в радость, а насытиться. Маюсь этой неожиданной свободой, бездельем непривычным, неуместным, и мысль свербит в голове, не оставляет:
– А что там у меня? Как там – на линии? Смена – когда? Который час? Не пора ли уже собираться, пока доедем, и пробки по пути могут запросто возникнуть из ничего, нервы помотать.
Так вымуштровался! Сейчас японцы уже роботов внедрять стали вместо машинистов на отдельных линиях, французы – тоже. А, я-то – чем не робот!
Только что с костями, кровью и нервами. И фантазиями – не без этого!
Проще надо воспринимать. Вода ведь – мокрая!
Попросился в ремонтную группу, слесарем. Подучусь чему-нибудь, ни шатко, ни валко, без особого задора и энтузиазма. Не стало его вдруг – задора, вышел весь, как пар в гудок паровозный.
А между тем – совсем от дома отбился, замкнулся. Жена плачет, ничего понять не может. Платки носовые, эсэмэски стала проверять на мобильном. Решила, что завёл на стороне интрижку. Наконец прямо спросила.
Я прямо и ответил – нет никого, но и тебя уже нет в сердце моём! Двенадцать лет прошло – и вот. – «Останемся друзьями».
Кино смотришь – всё просто, там всё придумал ловкий сценарист. А сам – слов найти не можешь! Убедилась жена, что вправду, а не блажь минутная на меня нашла, ещё больше расстроилась – значит, сама «не при дела́х»!
Собой занялась, макияж стала делать очень яркий, бельё – красное, рюшечки-фестончики, чтобы внимание обратил. Раньше, может, и вовсе не заметил бы этих «манёвров». Чмокнул бы, ухмыльнулся снисходительно – иди ко мне, глупенькая! А теперь свет потемнел, кольнуло внутри.
Смотрю, как через микроскоп – морщинки-ямки-родинки, родное стало за столько лет!
Ту, которую в молодости встретил, – вижу. Но издалека, словно она в другом месте. А эту – жалко, но – и всё. Та, другая, встреченная в метро – манит щемящей неопределённостью, может быть, этим-то и волнует. И ещё чем-то, пока не сказанным.
Жалость – тень любви, аритмия её. Понимаешь – любовь ушла, и жалеешь об этом, и эта жалость окрашивает жизнь в другие цвета, запахи, такие же горькие, полынные, как любовь. Но у той был плюс, а у этой – минус.
Но что поделаешь?
Вода-то – мокрая! Что ещё можно к этому прибавить!
Сели вечером на кухне, – прости, говорю, не буду тебе голову морочить! Отпускаю с миром, найдёшь другого человека, ты же красивая – реально, не вру я сейчас!
Но и ты меня – отпусти.
А я – не хочу, говорит, другого, что ж – ты вот так, Борис, от стольких лет совместной жизни отмахнуться надумал, за нас обоих решил? И плачет неслышно, ручейки тонкие из глаз ползут.
Женщина беззащитна и безоружна, когда красит волосы. Трепетна, когда делает макияж, занимается маникюром, строго оценивает результат, предполагает возможные последствия, примеривает их многоликость к себе,