Хибакуша. Валерий Петков
«губе» – не в окопе. И к кухне поближе!
– Не скажи, на какого выводящего нарвёшься! Да и неизвестно – поймают их или нет!
Нехотя занялся рассвет. Беготня прекратилась. Следы в зелёной траве местами были ярче, без росистой проседи. Там, где пробежали отчаянные «партизаны».
Пришёл дородный старшина, морда красная, усы в седой муке, и с ним белобрысый гибкий сержант.
– Всё говно к озеро унесло, – присел старшина, глянул на пробелы в траве. – Ничё, всплывёт вскорости! Говнецо-то, известно – не тонет!
Со стороны леса в пролом вошёл худощавый мужчина лет двадцати трёх. Загорелый по-южному, до коричневой смугловатости. Роста чуть выше среднего, черты лица правильные, славянские, если бы не нос, слегка удлинённый к низу, несколько унылый, отчего в лице просматривалось что-то восточное. Форма сидела на нём ловко, не мешком.
– Решил вернуться? – засмеялись ему навстречу с помоста.
– Передумал? Совесть загрызла?
– Старшины испугался!
– Да не-ет! Видишь – с соседнего хутора, с танцев возвращался, да заблудился! – возражали другие, – в густой чаще немудрено!
Весело его приветствовали, словно и обрадовались даже, что не все одинаковые тут. И стыдно было за ту кодлу – вполне могло быть и так, только об этом промолчали мужики, позабавились вслух, солидно, не пацаны ведь уже, а тут – всё развлечение какое-то.
Без этого тоже нельзя в окопе.
– Пробежался с утра, – серьёзно ответил незнакомец, зарумянившись сквозь загар. – С утра привык трёшку бегать. – Рукой махнул в сторону озера.
– От! Не все же гады! – сказал старшина с гордостью.
– Чем больше дырок в заборе, тем труднее скрыться, – сказал я.
– От это уж точно! – согласился страшина. – Толкотня начнётся. Я молодой когда был, на танцы пойдёшь, бывало, ну как на танцах не подраться! Это ж, значит, и нет танцев, без драки. Так быстро скумекал – чем больше об тебя желающих кулаки почесать, тем меньше синяков получишь! Вот такая филозофия жизни! – закончил многозначительно и непонятно.
Привлекли четверых человек. Потом ещё несколько бойцов заохотились помочь, должно быть, чтобы согреться, подвигаться. Кое-как прикрепили пролёт к столбам.
Матерился вслух сержант, ходил вокруг, обзывал «дезертирами», «изменниками» и «вражинами» тех, кто скрылся. Незлобно, без пафоса, но насыщенно, изощренно и с обилием суффиксов, так только в армии и могут ругаться, скорее от неудобства, оттого, что пришлось отложить другое занятие, конечно же, очень важное, и заделывать срочно эту «вражескую» пробоину.
Впрочем, в армии всё бегом, срочно – и в итоге неспешно, потому что летит команда «приступить», а вслед, обгоняя, успеть бы опередить, другая – «отставить»!
– Залупить палатки! – скомандовал старшина.
Пологи приподняли по сторонам, обжигаясь холодной с ночи тканью.
На помостах молчали, зябко ёжились, пытались выкроить немного сна. Там была своя п