Случайный турист. Энн Тайлер
она бы и сейчас к нам приходила, если б снова не вышла замуж за какого-то иногороднего.
– Что? Будь ее новый муж балтиморцем, вы бы их обоих приглашали?
– Бывало, жена Портера, тогда еще не разведенка, и Сара усядутся в кухне и давай перемывать кости мужчинам Лири. Дескать, они такие, они сякие, все-то у них по полочкам, все загодя продумано, вечно они требовательны, словно и впрямь сумеют держать жизнь в узде. Ох уж эти Лири! Я так их и слышу. Потеха, на День благодарения Портер и Джун собрались куда-то ехать, детишки еще были маленькие, Джун уже в дверях, на руках у нее малышка, Дэнни цепляется за подол, да еще куча сумок с игрушками и провизией, но тут Портер орет «Стоп!» и начинает зачитывать список, который всегда составлял по кассовым чекам: бутылочки, молочная смесь из холодильника, одеяло, пеленки… Тут Джун глянула на подруг и закатила глаза.
– Что ж, проверить по списку совсем неглупо, когда имеешь дело с Джун.
– И заметь, список был в алфавитном порядке, – сказала Роза. – Уж я-то знаю, что это маленько облегчает борьбу с хаосом.
В ее кухне абсолютно все стояло по алфавиту, и оттого мускатный орех соседствовал с мышьяком. С ней было легко говорить о мужчинах Лири.
– Ладно, – продолжила Роза. – После ухода Сара давала о себе знать?
– Раз-другой появилась. Вообще-то, раз. Кое-что забрать.
– Что – кое-что?
– Ну, пароварку. И прочее в таком роде.
– Это предлог, – тотчас заявила Роза. – Пароварки есть в любом хозяйственном магазине.
– Сказала, ей нравится наша.
– Она проверяла, как ты. Ты ей небезразличен. Вы поговорили?
– Нет. Я просто отдал пароварку. И еще эту штуку – открывать бутылки.
– Ох, Мэйкон. Пригласил бы ее зайти.
– Я боялся, она откажется.
Помолчали.
– Ладно. Ничего, – наконец сказала Роза.
– Но я же справляюсь!
– Да, конечно.
Потом сестра сказала, что ей надо следить за духовкой, и повесила трубку.
В кабинете Мэйкон подошел к окну. Был жаркий день начала июля, от синевы неба резало глаза. Засунув руки в задние карманы брюк и упершись лбом в стекло, Мэйкон смотрел во двор. На дубе птичка высвистывала нечто похожее на три начальные ноты «Моей милой цыганочки»: спи… мо… я… Случится ли такое, подумал Мэйкон, что когда-нибудь он еще взгрустнет о теперешних временах? Это казалось невозможным, ибо в его жизни не бывало дней безрадостнее нынешних, но он знал, что время приукрашивает прошлое. Вот, скажем, птичка эта поет так чисто, нежно, проникновенно. Мэйкон отвернулся от окна, зачехлил пишущую машинку и вышел из комнаты.
Питался он теперь кое-как. Проголодавшись, выпивал стакан молока или прямо из коробки зачерпывал ложку-другую мороженого. Даже от крохи еды в животе возникала тяжесть, словно он переел, но, одеваясь по утрам, Мэйкон заметил, что, похоже, исхудал. Воротничок рубашки стал слишком свободным. Ложбинка над верхней губой так углубилась, что ее было трудно выбрить. Волосы, которые раньше ему подстригала