Очевидец. Никто, кроме нас. Николай Александрович Старинщиков
всем теперь говорит, что я во всем виновата. Даже Вялову наплела, будто у нас с Козюлиным были плохие отношения. Хотя какое теперь это имеет значение, когда его нет…
Она назвала мужа по фамилии, как и раньше, еще при жизни. Откуда взялась у нее эта плюющая в душу привычка. Слышать подобное было невмоготу даже мне, человеку постороннему.
– Как ты у нее оказался? Специально ездил, что ли? – спросила она.
– Говорю, по пути заехал. Оформляюсь в милицию тоже, проходил комиссию… Там же рядом как раз…
– И кем ты?
– Следаком в РУВД.
– А-а-а, вот оно что…
Людмила понимающе качнула головой. Она вернулась в кресло и снова стала расспрашивать про бывшую свекровь, и это походило на допрос.
– Зря ты так на нее, – тихо отвечал я. – Вера Ивановна потеряла единственного сына.
– А я кого потеряла?! – вскинулась Людмила. – По-вашему, я потеряла куклу?! Или все же человека?
– Мы не виноваты, что так случилось…
– Не виноваты? И она, скажешь, не виновата?! Ты-то, конечно, не виноват…
Скорее всего, это был результат накопившихся чувств. Не скажи я о Вере Ивановне, не было бы и этой истерики.
Дверной звонок заставил меня вздрогнуть. Люська поднялась и пошла открывать.
– Посмотри сначала, кто там стоит, – метнулся я следом.
– Да ладно тебе, – огрызнулась та на ходу. – Будут меня учить еще…
Люська была неузнаваема. Однако за порогом оказалась ее мать. Та, сверкнув на меня взглядом из-под ресниц, прошла с сумками сразу на кухню. Потом вернулась и стала разуваться в передней.
– Соскучился, значит? – почему-то спросила она.
Вопрос был бессмысленным, и я промолчал.
– Как живешь? – снова спросила тетка Елена. – Не женился пока?
От подобных расспросов меня коробило. Но я отвечал, что пока не женился и не собираюсь. И еще я сказал, что нет пока той, которая согласилась бы выйти теперь за меня.
– Он у Веры был только что, – сказала Люська. – По пути, говорит, заехал.
Информация о свекрови, как видно, была для нее важнее, чем то, что вчера нас с Петькой едва не прикончили.
– И как она там? – спросила Орлова. – Плесенью не покрылась от злости?
– Плачет, – ответил я, глядя в пол.
– Ну и пусть плачет… Осторожнее надо быть. Обыскивать. А то собрались впятером, а обыскивать будет дядя – не так ли?
Линолеум плыл у меня перед глазами. Я не верил своим ушам: о Мишке говорили, словно он был посторонним.
– Я тоже там был, между прочим, – сказал я. – Мы не смогли его обыскать. Такое бывает. Раз в жизни, может…
Голос мой отдавал железом.
– Да это я так. К слову пришлось, – принялась лебезить Орлова. – Иначе же как это можно объяснить. Извини уж…
Она прошла в зал и уселась в кресло, в котором я перед этим сидел.
– Говорят, дурачок хочет дом продать – слыхала? – сказала она дочери, поглаживая руки. – Пока этот сидит.
– Кто? –