Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана. Вальтер Скотт
вскричал старый Филиппсон. – Что за безумие? Или долг тебе не в честь и слишком легок, что ты для ссор и потасовок находишь время?
Молодые люди, бой которых только-только был прерван, стояли, опершись на мечи, недобро сверкая друг на друга глазами, еще не остывши от схватки.
– Рудольф Доннерхугель, – приказал ландман, – отдай мне свой меч, как владыке этих владений, старшему родичу и главе кантона!
– В вашей власти, – отвечал Рудольф, с покорностью отдавая Арнольду Бидерману свой двуручный меч, – приказывать в здешних горах обнажить меч или класть его в ножны.
– Клянусь честью! – воскликнул Бидерман. – Это меч Стефана, который снискал ему славу при Земпахе, когда дед твой бился рядом с Винкельридом. Позор! И вы, юноша!.. – ландман обратился к Артуру, но Филиппсон опередил его:
– Сын мой, вручи меч свой господину ландману.
– Как прикажете, сэр, – отвечал молодой англичанин, – но со своей стороны я считаю нашу ссору оконченной. Этот джентльмен пригласил меня сюда, чтобы испытать мое мужество, которое у него вызывало сомнение. Полагаю, теперь он убедился в обратном. Я же, отдавая должное его силе и искусству владения мечом, признаю, что все могло окончиться и хуже…
– Хуже для меня, – перебил его Рудольф. – Зеленый рукав мой, знак симпатии к лесным кантонам, поалел так, будто его красил какой-нибудь красильщик из Ипра или Гента86. Но я искренне прощаю чужестранцу то, что он испортил мое платье и преподал мне урок, который мне не забыть. Если бы все англичане были так храбры, как ваш гость, дядюшка, то Бушитольцский холм вдвое был бы ниже.
– Рудольф, – сказал ландман, с бровей которого от слов племянника упали тучи и, наконец, разгладилось чело, – ты ветрен и горяч, но я всегда верил в твое доброе сердце. А вы, мой юный гость, можете поверить старику: если швейцарец сказал, что ссоре конец, то так оно и есть. Мы не сарацины какие, кои месть растят в себе, как чадо. Пожмите ж руки друг другу, дети мои, и позабудется глупая ссора.
– Вот моя рука, чужестранец! – сказал Доннерхугель. – Ты преподал мне урок фехтования, и после завтрака, коль ты согласен, я расплачусь с тобой хитростями охоты в наших лесах. Когда ноги твои станут так же крепки, как руки, не много найдется желающих соперничать с тобой.
Артур с открытой душой и с жаром юного чистого сердца с готовностью откликнулся на это предложение, и еще до возвращения в дом ландмана молодые люди обсудили предстоящую прогулку в лес с таким дружелюбием, как будто никакого раздора между ними не бывало вовсе.
– Я всегда готов простить безрассудство молодых, – сказал ландман вполголоса отцу Артура, наблюдающему краем глаза за юношами, – если рассудок в конце концов побеждает, и в сердце не остается зла.
– Однако эти молодцы натворили бы лиха, почтенный хозяин, – сказал Филиппсон, – не проведай вы об их глупости. И как вам только удалось узнать об их сговоре?
– Мне
Фландрские города.