Дети Робинзона Крузо. Роман Канушкин
окна немецкого дома были задернуты занавесками, ветхими и пыльными. За ними угадывались какие-то силуэты и приглушенные голоса. Когда Таня постучала, один из силуэтов двинулся к окну, оно раскрылось, и Плюша увидел Маму Мию. Вот так все просто и произошло. Старуха совсем не изменилась. Даже кокетливая соломенная шляпка была та же, как и дешевый китайский веер, которым она всегда обмахивалась в полуденный зной.
Миха видит, как старуха пялится в темноту, близоруко щурясь, и слышит ее знакомый монотонный речитатив (и что-то внутри него говорит: «Ну, привет, Мама Мия»):
– Мама мия, мама мия! – причмокивание, невнятное бормотание. – Зачем стучишься, если тебя нет? Зачем?! Мама мия… Не пора мне, водонос!
Таня усмехнулась, вышла от парадного на свет:
– Это я, Мама Мия. Пустишь?
– А, это ты, Шамхат… Проходи, открыто. У бабки всегда открыто, мама мия…. А у меня гости, Шамхат. У-у! – Она грозит куда-то в небо кулаком. – Огонь-вода, огонь-вода… Мама мия!
Старуха еще какое-то время строго смотрит в темноту, – и Плюше кажется, что холодок ее взгляда легким дуновением проходит по его лицу, но только он не знает, плакать ему или смеяться, – потом затворяет окно и задергивает шторы.
– Как она тебя назвала? – Плюша слышит удивленный голос борца. – Шайс… че? Шайсхан?
– Как она меня только не зовет! – весело откликается Таня. – Вечно путает с кем-то… Совсем из ума выжила!
И они заходят в дом. Дверь за ними со скрипом закрывается. Но пружина еще какое-то время водит ее в разные стороны.
– Жестка-а-ч, – оторопело говорит Джонсон. – Она же совсем психованная!
И это снимает остатки напряжения. Все смеются. И даже Плюша. И Будда. Потом он говорит:
– Интересно, что ж за гости могут быть у такой чокнутой?
– Там бордель! – предполагает Икс, и глаза его горят нетерпением. – В каждой комнате. Бабка со всех берет деньги и прикидывается чокнутой, чтоб менты не накрыли. Порыли, посмотрим!
Теперь уже все оторопело глядят на Икса. Затем Джонсон, словно переведя дух, интересуется:
– Монсеньор, а вы дрочить не пробовали? Не-а?! Зрря-зря, очень помогает.
И снова все смеются. И даже Икс.
– Тихо вы, не орите! – предупреждает Плюша. Они прячутся в тени тучи; вышла луна, еще белая и совсем молодая. И Миха, конечно же, прав: стало тихо, на море штиль, прибой почти не слышен, лишь цикады трещат в кустах.
Немецкий домик о двух этажах ясно вычерчивается в бледном лунном свете. Верхний заброшен, старуха туда никогда не поднимается, но и окна первого этажа начинаются высоко, даже взрослый человек не в состоянии в них заглянуть. Есть еще подвал – по одному наполовину утопленному в землю окошку с каждой стороны дома. Над подвальными окошками косые свесы от дождя, на них можно забраться, держась за водосточные трубы по углам. Водостоки вроде бы из жести, но до сих пор не ржавые.
И Миха храбро предлагает:
– Ну что, полезли на окна?
Плюше