Транзит Сайгон – Алматы. Эльдар Саттаров
Потом они, как правило, уезжали учиться в парижские университеты и зачастую так и оставались в столице. Как мой отец. Когда он увидел меня, он резко встал, подошёл ко мне, присел на корточки, взяв меня за обе руки, и долго с какой-то обречённой нежностью смотрел на меня. В его взгляде было что-то пугающее, и мне стало не по себе. Тогда он неловко погладил меня по щеке, всучил леденец, вскочил, нахлобучил своё канотье, подхватил трость и стремительно вышел на шумную и знойную улицу. Дверь захлопнулась за ним, и в доме опять стало тихо. Даже соседи уже угомонились. Я тогда не знал, что больше никогда его не увижу. Он же, я думаю, вполне хорошо это осознавал.
2.
Моя мать происходит из старинного землевладельческого рода, чья генеалогия восходит к героям поросших былью сказов о феодальных битвах между кланами Чанов и Нгуенов, поделившими между собой весь Индокитайский полуостров в Средневековье. На мою беду она выросла очень красивой девушкой, ярко блиставшей в высших кругах кошиншинского общества, не оставляя равнодушным ни одного из окружавших её мужчин, совершенно избаловавших её своим вниманием и льстивыми комплиментами. Нравы местной аристократии к тому времени уже совсем не отличались от придворных нравов метрополии времён Галантного века. Она оставила моего отца ради дяди Нама, точно так же как теперь она оставила дядю Нама ради видного революционера, одного из лидеров движения Вьетминь, с которым она теперь скрывалась в джунглях. Поэтому сейчас, в этот дождливый день я и торчу здесь у окна, совсем один, и никому нет до меня дела. В один из таких дождливых дней я сбегу к ней, в джунгли.
Сколько я себя помню, я всегда бредил джунглями. В моих представлениях они всегда были ближайшим синонимом буйства жизни – ведь там всё растёт очень густо, цветёт очень пышно, размножается очень быстро. Когда я впервые выбрался в джунгли, там всё так и оказалось! Бродя по лабиринту еле заметных тропинок, я оцарапал там ногу о куст, и рана не заживает до сих пор. Это была моя первая в жизни вылазка в джунгли. Они начинаются совсем недалеко от окраины города, сразу после тянущихся вдоль шоссе рисовых полей и тенистых каучуковых плантаций. Никто из взрослых не знает об этой моей вылазке. Сбежав со школьных занятий, я приехал туда из города утром на своём любимом велосипеде, с которым никогда не расставался в те дни. И всё утро я бродил среди густых зарослей в одиночестве, зачарованный, затаив дыхание.
Сегодня, когда мы шли из школы с Софи, моей названной сестрой, и старшеклассником Рене, её ухажёром, я рассказал им по секрету об этой своей вылазке. Рене отругал меня. Он сказал, что я мог попасть на минное поле, или под французскую пулю. «Нельзя туда соваться без партизанских проводников» , сказал он мне, «да и нечего тебе там делать, слишком мал ты ещё». Я ничего ему не ответил, но про себя подумал, что хоть я и мал, зато у меня хватило смелости выбраться туда самому. Рене парень серьёзный. Он уверен, что когда-нибудь станет партизанским командиром, а сам ещё ни разу в джунглях