Князь. Александр Мазин
от меня избавиться? – засмеялся он. – Не выйдет! Я остаюсь.
– Ты что? – нахмурился Машег. – А твоя родня?
– Родня? Родители мои умерли давно. Мои братья мертвы, а первая жена умерла, пока мы с тобой служили русам. Один мой сын убит печенегами, второй воюет где-то в Сирии с византийским воеводой Цимисхием. А моя новая жена, благородная иудейка из почтенной семьи константинопольских шелкоторговцев… Она довольно приятна на ощупь. Такая пухленькая, белокожая… И очень хорошо воспитана: никогда не рыгает, не сморкается, не портит воздух… Зато непрерывно болтает. Наверное, чтобы не лопнуть от избытка газов. Нет, дружище, этого слишком мало удержать меня в Итиле. Ты – моя родня, Машег!
– Отлично! – Машег улыбнулся. – С тобой мы их точно побьем!
– Вы сошли с ума! – заявила Элда, с большим неодобрением слушавшая монолог Рагуха, особенно его высказывания касательно новой жены. – Вдвоем – против трех сотен! Зачем тебе вообще драться? Забирай все, и уходим!
– Молчи, женщина! – произнес Машег. – Ты не понимаешь, что такое честь!
– Зато я понимаю, что такое жизнь! Можешь сжечь усадьбу и сады с виноградником, если не хочешь оставлять их врагу!
– Вот! – Машег повернулся к Рагуху. – Сколько лет живет со мной, а так и осталась нурманкой. Не будем терять времени, друг. Триста магометан – это не так уж много, но все равно слишком много, чтобы мы управились с ними вдвоем!
Рагух немного ошибся. Посланцы хакана появились не после полудня, а ранним утром. Отбив непривычный к многодневной верховой езде зад о седло, «карающая рука хакана» Шлом бар Йогаан сменил седло на палубу. Выиграл полсуток и вдобавок рассчитывал нагрянуть внезапно. Но забыл, насколько густо заросли тростником берега в низовьях Дона.
Внезапно не получилось. Высаживались в утренних сумерках, а к Машегову поместью вышли, когда солнце оторвалось от горизонта.
«Поместью…» «Карающая рука хакана» скривил полные губы. Это слово вызывало в его памяти великолепные византийские виллы: фонтаны, ажурные решетки, окруженные парками мраморные статуи (жаль, что Закон запрещает изображения людей, иначе бар Йогаан непременно привез бы дюжину-другую). Поместье! Большой хлев, вокруг которого дюжина хлевов поменьше. А сам «помещик», по слухам, предпочитает жить в юрте, как грязный пастух.
«Карающая рука хакана» был в отвратительном настроении. Через заросли его пронесли на доске, причем он дважды едва не свалился в воду. От берега пришлось ехать в какой-то арбе, на соломе. Вдобавок арба жутко воняла рыбой. К этой вони примешивалась вонь, источаемая потными стражниками. Утонченное обоняние Шлома неимоверно страдало. Даже созерцание Машеговых угодий: плодородных садов, виноградников, ярко-зеленых лугов – не утешало, хотя Шлом уже знал, что все это достанется ему. Хакан обещал…
«Надо будет еще раз предупредить Али-Бея (так звали командира сопровождавших бар Йогаана воинов), что все это имущество отступника принадлежит хакану, – подумал Шлом. – Пусть даже и не думают о грабеже. Но можно отдать им Машеговых родственников. Не всех. Самых красивых я возьму себе. Каково будет этому наглецу умирать, зная, что его дети и жены станут