Месть самураев (трилогия). Михаил Белозеров
разделывался с ними еще на пороге храма, распознавая таких людей по ему одному понятным признакам.
– Бежать надо… – улыбнулась зеленоглазая, выкладывая из корзины сыр, хлеб и пузатый влажный кувшин. – Они сегодня вам такое приготовили! Такое!
У нее были длинные мускулистые ноги бегуньи и такие же сильные руки, а рыжие волосы отливали медью. Кусочки шкуры едва прикрывали ее тело. На шее красовались яркие разноцветные бусы, а в рыжих волосах виднелась красная роза – цветок обольщения. Нет, я не останусь, лихорадочно соображал Натабура, ни за что! Даже ради нее.
– Куда бежать-то?! – очнулся он, с трудом отводя от девушки взгляд – зеленоглазая Амида, помоги, не дай влюбиться!
У него голова шла кругом. Ее глаза излучали божественную силу, а талия с гладкой кожей казалась недоступной, как заснеженные горы над долиной. Он хотел сказать что-то важное, но не находил слов. Нужны ли они в данный момент, он не понимал, а только испытывал огромную нежность – то, чего был лишен в детстве. Сам не ведая того, он нуждался в любви, но не знал, что это такое. Вот единственное, чему учитель Акинобу не мог его обучить.
– Надо найти Горную Старуху, – горячо зашептала девушка, доверительно наклоняясь к Натабуре. Его словно ударили по затылку, а виски запульсировали так, что стало больно. – Она одна знает, что делать!
Он закрыл глаза и подался к ней – будь что будет. Проклятый Язаки бесцеремонно влез в разговор:
– А как ее найти? – так набил себе рот, что едва ворочал языком, и с первого раза его нельзя было понять.
Ну да, подумал Натабура, немного успокаиваясь, как? Мы же заперты! Нет, зеленоглазая действовала на него отупляюще. Она обладала пэго – способностью покорять мужчин. Раньше за собой я такого не замечал, ибо в присутствии учителя Акинобу мои фантазии о женщинах ограничивались реальностью. Пусть зеленоглазая будет пэго. Пусть будет божественна, как роса на цветке, подобна утреннему туману – мне уже все равно, со сладким замиранием в сердце думал он.
Зеленоглазая принесла в плошке медвежьего и барсучьего жира. Намазала руку Натабуре и крепко замотала тряпицей. Пока она все это проделывала, он закрыл глаза, чтобы не выдать своих чувств.
– Потерпи… – и конечно, ничего не понимала или делала вид, что не понимает. – Не успеет миновать один дзиккан[23], как припухлость спадет. А пока все тихо, я к Старухе схожу. Здесь недалеко. А вы ждите.
И вышла, нет выпорхнула – по крайней мере, так показалось Натабуре. Мелькнули лишь знакомые пятки.
После нее в хижине остался сладкий запах, очень похожий на запах щенка. Язаки оказался коварней: пока суть да дело, пока Натабура вздыхал, мялся и страдал, он умудрился сожрать весь сыр и беззастенчиво принялся за хлеб. Натабура отобрал свою долю, откупорил кувшин и обнаружил густое, как соевое масло, ячменное чанго. Молодец зеленоглазая! И сколько Язаки ни просил, оставил ему в награду за жадность всего лишь два глотка.
– И то много… –
Дзиккан – промежуток в два часа.