Голь на выдумки хитра. Фантастическая повесть. Лариса Малмыгина
воротилась, девонька.
Моё Эго встрепенулось и всхлипнуло от жалости к несчастной, потерявшей своё дитя.
«Успею ли до ночи дойти до дуба»? – стараясь не обращать внимания на сентиментальное подсознание и бабские причитания, озадачилась я и почувствовала, что дрожу.
– Айда в избу, касатка, – перестав рыдать, Маланья обняла меня за талию. – Али по надобности хотишь? Вон тама облегчись!
И она кивнула на кустики возле небольшого прокопченного строения.
Просторная комната с печью, та же скромная обстановка, тот же земляной пол, только чище, чем в жилище у Прохора.
Поискав глазами тараканов, я с удовольствием осознала, что их нет, а потому присела на выскобленную до белизны деревянную лавку. Неожиданно хозяйка лачуги опустилась возле моих ног и обняла их. Я вздрогнула.
– Диво Господь сотворил, – всхлипнув, произнесла она и положила голову на мои колени. – На Маньку ты больно схожа.
– Вы же не видите, – оторопела я. Червячок сострадания шевельнулся где-то внутри.
– Руками вижу, – шмыгнула носом Кузьминична. – Маньку мне Господь возвернул, понеже я ему поклоны клала.
– Я не Манька, – мои слова зазвучали неубедительно. – Я Маша Серова, Мария Валентиновна.
– Спи-тко, миленька, отдохни, – не слушая меня, печально молвила женщина. – Завтрева я тебе сбитень и грешневые блины сварганю.
«Грешневые, – хихикнуло Эго. – От слова «грех».
«От слова «гречка», – осуждающе покачала головой я.
Хозяйка поднялась и уверенно пошла к печи, а мне захотелось завыть от отчаяния. Там, в двадцать первом веке, ждут голодные дети, а тут, в прошлом, как назло встретилась несчастная мать, которой необходима именно моя поддержка.
«Необходимо успокоиться, – откидывая в сторону сантименты, начала размышлять я. – Если рассуждать логически, надо немедленно бежать к дубу, а не разлёживаться на узкой лавке, похожей на жесткую вагонную полку. Плевать на раритетные вещицы, что-нибудь придумаю и в родном веке. Но почему так не хочется вставать? И глаза слипаются».
Манящая таинственная завеса опустилась с закопченного потолка, она заволокла пространство комнаты и вплотную приблизилась ко мне.
– Хлебни, Маняша, – сквозь белесую дымку поднесла к моему рту чашу с неизвестной коричневой жидкостью Маланья. – Хлебни и полежи. Чай, измаялась сёдни.
И она запела так ласково и так нежно, как пела в далёком детстве моя бабушка:
– Люли-люли-люли,
Прилетели гули.
Сели на воротцах
В красных чеботцах.
Стали гули говорить,
Чем нам Машу накормить?
Сахарком и медком,
Сладким пряником.
Сладким пряником —
Коноплянником.
Коровку подоим —
Молочком напоим.
Стали гули ворковать —
Стала Маша засыпаааать.
Она ещё пела, а я уже проваливалась в глубокий сон под пристальным