Месть базилевса. Николай Бахрошин
А как иначе – гостей приветить положено, не то домовник обидется на хозяина, начнет пакостить.
Посидели, подняли по три обязательные чары с медовой сурицей – за встречу, за гостеприимный дом, за предков в Ирии. И совсем уж собрались плыть назад, пока солнце еще высоко, но тут на Любеню налетел олич Витень. «Как же так, паря, в село пришел, а в мою избу носа не показал! Не хорошо это, не по-товарищески… Торопитесь? А куда торопиться? Река, чай, не обмелеет, железо ваше не проржавеет… Люди говорят – спешить не надо, а то успеешь!» – весело приставал он.
Когда-то их вместе везли в плен воины конунга Рорика. Давно было, и знали-то они друг друга день или два, – оличу удалось бежать, прыгнув в воду, – но он с тех пор Любеню как родного встречал. Почитал как потерянного и найденного друга.
Это удивляло сначала. Любеня не очень понимал, что тут помнить. Унижение плена, колодка на шее, поскрипывающий бег смолено-черных драккаров, чужие, меченные страшными шрамами лица воинов, неожиданный, безрассудный побег… Лишь потом догадался, что у семейного, домовитого Витеня ничего более памятного в жизни не было – только плен и побег.
Пришлось опять вылезать из лодки, снова садиться за стол. Отказаться от гостеприимства – обида не меньше, чем на порог плюнуть.
Вот тогда Любеня и увидел ее в первый раз.
Алекса, старшая дочь Витеня, до сих пор на глаза ему не попадалась, но вышла, глянула – как ошпарила. В первый миг ему показалось – Сангриль! Давняя, потерянная любовь… Ну да, те же золотистые завитки, распахнутая настежь синева глаз, пунцовая припухлость губ. И те же смешные конопушки на вздернутом носике…
Сангриль? Здесь?!
«Нет, откуда!» – не сразу, но опомнился он.
– Алекса, – сказал Витень. – Старшенькая моя. Вишь, друг Любеня, какая девка – на загляденье.
– Ты скажешь, батюшка… – голос ее был глубоким, чуть глуховатым, с волнующими переливами.
Любеня судорожно сглотнул и не нашел что ответить. А она улыбнулась, глянула быстро и тут же завесилась густыми ресницами. Ее улыбка сразу отпечаталась в сердце, как отпечатывается на груди кулачный удар…
Точно, будто ударило его! Оглоушило.
Потом, сидя за столом в избе Витеня, он уже плохо понимал, что ест, что пьет, о чем говорит. Исподтишка разглядывал девушку, ловко подававшую им на стол, все еще сравнивал ее с Сангриль и находил все больше отличий. Она и повыше будет, и плечами прямее, и гибче станом, играет им при ходьбе так мягко, словно ветка ивы колышется над водой. И волосы у Алексы чуть темнее, чем у девы фиордов, – в рыжину. И глаза – не как прозрачное небо, как васильки, скорее. И, главное, взгляд совсем не похожий – проще, доверчивее. Ласковее, наверное.
Но сначала был до боли поражен сходством.
Сангриль… Нет, Алекса!..
В лодке на обратном пути Любеня продолжал думать о красавице-оличанке. От кипения мыслей, от поселившегося внутри беспокойства выгребал против течения с такой ярой, напряженной сосредоточенностью, что Творя косился на