Мать и дочь: синхронная любовь, или Французские амуры против американских эротов. Луиза Дегранж
аспирантки, Браун, обожающий холодное светлое пиво и сушеных кальмаров, солидно поправил фуражку.
– Опять состряпала из хромосом что-нибудь этакое?
– Не из хромосом, а из генов.
Глория Дюбуа по привычке хотела было продолжить заумную лекцию о проблемах современных технологий селекции растений, но неожиданно сказала совершенно другое:
– Вот черт, я, кажется, влюбилась!
Браун, опешив от девичьих откровений, немного сконфузился.
– Бывает.
– Ну, я побежала.
– Минутку, Гло.
Браун – торжественно, как при утреннем подъеме флага, – взял под козырек.
– Желаю крепкой семьи.
– Спасибо.
– Ну, разумеется, детишек побольше…
Глория Дюбуа хотела ответить, что не каждая влюбленность заканчивается бракосочетанием, но промолчала, надеясь на лучшее.
И как только встревоженная посетительница вступила в пределы цветочного буйства и роскошества, волшебный мир, благоухающий чарующими ароматами, – все нехорошие, скучные, гадкие мыслишки о будущем, все смутные подозрения и житейские гипотезы мгновенно отошли на второй план.
Глория Дюбуа имела еще одну вескую причину для регулярных поездок в Национальный парк роз.
У каждого сорта на табличке, кроме названия, указывался и штат, из которого его доставили, а также титулы, награды и полное имя удачливого селекционера.
Аспирантка, имеющая прямое отношение и к селекции роз, и к истории их разведения, только здесь в полной мере ощущала фамильную гордость.
Каждый раз Глория Дюбуа как бы заново вспоминала жуткие легенды и горестные были своего знаменитого рода.
7. Розовый маршрут
Глория не торопилась в лабораторию.
Влюбленную аспирантку потянуло к короткой экскурсии по местам селекционной славы предков.
Глория задержалась у низкорослых кустов, усыпанных миниатюрными алыми цветками.
Фамильный сорт – «Птит амур», тот самый, из королевского цветника. Людовики да Генрихи, охочие до постельных утех, дарили эти изящные и трогательные букеты новым фавориткам.
Глория нагнулась к ближайшей розочке, только что распустившейся и еще не познавшей ни ласку осеннего светила, ни трогательность утренней росы, ни шалости дневного ветерка.
– Представь, я влюбилась в карие глаза, – тихо-тихо прошептала аспирантка, верившая иногда, что растения понимают не только заботу и внимание, но даже и слова, произнесенные как надо.
В ответ юная розочка многозначительно расправила крайние лепестки, которые, казалось, страстно затрепетали.
Поцеловав старинную гордость рода Дюбуа, Глория проследовала дальше – привычным, а сегодня необычайно волнительным маршрутом, который она в шутку называла эмигрантским, потому что извилистая дорожка из желтого кирпича вела к первой из французских роз, укоренившейся на Американском континенте.
Да, однажды парижская удача и преуспеяние закончились – по вине той самой, печально известной Варфоломеевской ночи.
Глория посторонилась, вежливо пропуская группу экскурсантов, – судя по