Завтра не наступит никогда. Галина Романова
вдруг эта сестра сама решит его обидеть?!
От такой отвратительной опасной мысли Маша даже на локтях приподнялась со своего продавленного дивана, воняющего старым и плесневым.
А что, если Гаврюшке будет очень плохо в этой очень правильной и обеспеченной семье?! Что, если он будет там страдать, испытает унижение, разочарование, боль?! Как же тогда… Кто же тогда ему поможет, если она – Маша Гаврилова – решила умереть?! Она ведь, вернувшись с гулянки, твердо решила умереть. Но помня о страшном грехе самоубийства, она ничего не стала делать, чтобы умертвить себя. Она просто ничего не стала делать, чтобы выжить.
Она ничего не ела, не пила, не вставала, не ходила. Она лежала, безотрывно смотрела на кроватку сына, на которой теперь сиротливо жался к подушкам старенький медвежонок с обтрепавшимися лапами. Маша лежала и ждала прихода избавления. А потом вдруг пришли страшные мысли о возможном несчастливом будущем ее миленького Гаврюшки. И еще додумалось потом, что эта семья может мальчика взять и вернуть, если он вдруг надоест им или станет мешать. А куда вернут? Да снова в детский дом. И он опять будет страдать. Первый раз страдания ему выпали, когда его забрали у родной матери – у нее то есть. Во второй раз могут настигнуть – если его новой и очень хорошей семье он вдруг станет почему-то не нужен.
Кто же тогда поможет ему, кто?! Кто, если она умрет?! Никто! И уж точно не та рыжая мерзость, по милости которой Гаврюшку и забрали у Маши.
Вспомнив о соседке, что появилась в их коммуналке совершенно неожиданно, будто бы на время, но вдруг обжилась и успела за короткий промежуток времени отравить жизнь всем жильцам, а сильнее всех ей, Маша застонала.
– Ненавижу! – всхлипнула она, выпустив на волю пару слезинок, плакать она зареклась с того дня, как потеряла Гаврюшку. – Чтоб ты сдохла!!!
Но Маргарита, Марго, Маргусик, так называли соседку многочисленные ее любовники, собиралась жить долго и счастливо, а главное – громко. Она громко зевала по утрам за стенкой у Маши, комната Марго как раз располагалась там. Громко разговаривала по всем своим трем мобильным телефонам. Громко стонала во время сексуальных забав. И очень громко и с наслаждением скандалила.
Как же Марго обожала скандалить! Маше Гавриловой за свои тридцать два года не довелось встретить ни одного человека, который бы с таким сознанием дела, с таким удовольствием скандалил все равно по какому поводу. Все Машины собутыльники, все скопом, в подметки не годились горластой рыжей Марго, могущей заткнуть рот сразу десятку жильцов из четырех разных комнат.
– А ну заткнулись все, я сказала! – орала она, когда ее пытались выдворить из ванной отключением света и гневным гулом под дверью ванной. – Заткнулись и включили свет, или я вообще не выйду, стану тут спать!
Она могла и уснуть там. С ее-то пухлыми боками, громадным задом и грудью, Марго могла уснуть на бетонной плите, ей мягко будет.
Свет включали, конечно же, и быстренько так разбегались, чтобы разгневанная, распаренная Марго не застукала зачинщиков. Маша однажды удрать не