Дура. История любви, или Кому нужна верность. Виктория Чуйкова
уроков!
И ушел, быстро скрывшись в темноте.
Следующий день был весь наперекосяк, да еще с последнего урока нас отпустили, вернее нашу группу французского, и мы с Иркой радостно побежали домой. Сашка совершенно вылетел из головы, и лишь войдя в подъезд, я, задумавшись, сказала:
– День, ненормальный. Такое чувство, что я что-то забыла.
– Не заморачивайся, если забыла, завтра заберешь или доделаешь.
– Ага. – кивнула я, собираясь подниматься к себе. И тут меня словно кипятком облили: – Сашка! – воскликнула я.
– Блин! Ну, ты даешь! – Ирка уже открыла свою дверь и бросила портфель. – Пошли назад!
– Не пойду! Что подумают…
– Да мало ли кто, что подумает! Идем, говорю, хоть увидим, приходил или нет. – вырвала у меня портфель, бросила к себе и потащила назад в школу.
Он стоял у ворот, такой красивый, в костюме и белой рубашке, с огромным букетом роз. Я как увидела, так ноги подкосились, не могу идти и все. Сердце колотится, воздуха не хватает. А тут и звонок с урока. Школьники вывалили из дверей, все на него косятся, а он так гордо смотрит на двери, даже не оглянется. Появились наши мальчишки. Перебросились с ним парой слов. Ирка как не пыталась меня с места сдвинуть, ничего не получалось. А увидев наших, я вообще стала как мел, ну она меня и затолкала за кусты, чтобы глаза не мозолить. Нотацию читала, да только я ее слов не слышала, я им любовалась. А Сашка постоял еще минуту, опустил букет, собрался уходить, да передумал, в школу зашел. Я, от срама подальше, кустами к дому побрела.
А на утро почувствовала вражду небывалую. Ладно бы девчонки, что по нём сохли, а то все пацаны из класса мне бойкот объявили. Мало того, что не разговаривали, так еще, то за косу дернут, да так больно, что хоть ори, то вообще косу к парте привяжут, к доске вызывают, а я от боли слова сказать не могу. Колька мой впервые не заступился – мужская солидарность. Спасибо хоть не высказывался. На второй день еще хуже стало. Каждая девчонка пальцем тыкала. На третий я в школу и идти не хотела, но не могла, контрольная. Написала с горем пополам, на перемене столкнулась с директрисой, та меня в кабинет:
– Девочка моя, – говорит вроде бы ласково, а сама кривенько так улыбается: – ну разве так можно? К людям надо так относиться, как к самому себе. Саша наш ученик. Один из лучших!
На эти слова ее я ухмыльнулась, слышала, как вы его любили и хвалили, когда он здесь учился, то волосы длинные, то песни поет вульгарные, то не достойно комсомольцу на свадьбах играет. Она еще что-то говорила, а у меня уже мое упрямство проснулось: «Ничего, думаю, я вас еще, всех-всех, заставлю предо мной извиняться!» За что, пока не знала, но ведь потом может и найтись. И как только покинула кабинет, так голову и задрала. Уплела косу, чтобы ни один дернуть не мог, и пошла гордо в свой класс.
– Чего хотела? – взялась Ирка выпытывать.
– За недостойное поведение отчитывала.
– Тебя?! – у Ирки брови на люб полезли.
– А чем я хуже остальных?! Ну, попадись он мне только!
– Понятно. –