Собачьи дни. Геннадий Каплун

      В это утро Фёдор Иванович Булкин проснулся рано под ржавое дребезжание будильника из диссидентской хрущёвской эпохи и битых полчаса пытался затупившимся лезвием сбрить недельную щетину на опухшем, от неимоверного количества, выпитого накануне пива, лице. Маленькие, заплывшие поросячьи глазки уставились в мутный осколок зеркала, красовавшегося на облупившейся стене ванной комнаты.

      Затем Фёдор Иванович привычным плевком «умыл» осколок зеркала и протёр его рукавом футболки месячной несвежести с нескромной надписью: «Чугун – чемпион!».

      – Могло быть и хуже, – не очень оптимистично пробормотал себе под пунцовый нос Булкин, а затем прибавил свою обычную фразу. – Какие проблемы.

      А проблемы были и особого оптимизма в положительном их исходе они не вызывали. Дело в том, что Булкина к себе на аудиенцию пригласил сам Армиллий Штерн. Возвратившись уже глубокой ночью домой, Фёдор Иванович обнаружил короткую записку, согласно содержанию которой он должен был явиться в офис Штерна к 8 часам утра для личной беседы.

      Ковыряясь в прыщавом носу, Булкин пытался припомнить, какие за ним водились грехи. Грехов не было. Были только грешки, которые не могли заслуживать внимания такого человека как Армиллий Штерн. Да и что могло значить для хозяина города вчерашнее распитие пива в парке, потасовка с пьяным в стельку соседом на позапрошлой неделе и паника третьего дня из-за дыма, причиной которого стали сосиски, принесённые в жертву на газовой плите засаленной кухни.

      Это слегка приободрило Булкина, хотя похмельный синдром быстро заглушил росток оптимизма. Нестерпимо хотелось выпить, но слово нельзя калёным железом горело на сером веществе, помещавшемся в неизбалованном извилинами головном мозгу Фёдора Ивановича. Как назло, рассол, – напиток завтрашнего дня, – был осушен ещё вчера.

      Перепробовавший десятки профессий, среди которых были и руководящие, Булкин стал профессиональным участником попоек, доставая всех декламацией песен из репертуара Владимира Высоцкого. При этом глаза его начинали слезиться, а сам он становился красным как рак, закипая то ли от натуги, то ли от удовольствия.

      На что он жил, оставалось загадкой даже для него самого. И Булкин, не слишком утруждавший себя размышлениями на какой бы то ни было счёт, жил себе, получая максимум удовольствия на то количество денежных знаков, которые ему удавалось заработать от случая к случаю.

      Натягивая дурно пахнущие носки, Фёдор Иванович невнятно продумывал свою линию поведения во время разговора с господином Штерном. Пытаясь заглушить стойкий запах, Булкин побрызгал