Не время для вечности. Роман. Елена Николаевна Кречман
всего Иша обнаруживала лишь напыщенные оболочки, набитые простыми, человеческими желаниями.
Извечная жажда славы, денег, секса, легкой жизни и страх разговоров о смерти, о том что находится за пределами видимого мира, раздражали ее и в мимолетных друзьях и в старых знакомых.
Даже если кто-то, хватанув отменного виски в дорогом ресторане или же, выпив французского винца на облупленной скамейке, с охотой пускался в пламенные рассуждения на жгуче интересующие ее темы о духовности, любви и смерти, то сплетал этот кто-то собственные убеждения со столь разнообразными философиями, что в итоге получалась неудобоваримая куча, которая может быть и удовлетворяла ее улыбчивых красноротых и пьяненьких подруг, но Иша твердо про себя клеймила: это не то!
И говорить об этом нужно совсем не так… Не грубо, не уверенно, не так словно все уже понял, так и не поняв ничего. Однако, как именно правильно, она толком и самой себе не могла бы объяснить. Поэтому просто замолкала и даже уходила, чтобы не слышать эти тревожащие сердце речи.
Жаждущая обрести. Но что же? «Что ты так упорно ищешь, глупая девочка?», спрашивала она сама себя.
Смутные ощущения, туманной тайной окутывали это горячее, волнующееся сердце.
Слушая шуршащее нежное кипение набегающих на песчаный берег волн и глядя в безумные отблески бесконечно крутящегося стробоскопа, где-то там в очереди к задымленному бару «мне два рэд булла с водкой, пожалста!» и танцуя так, словно в этом танце все самое важное, сокровенное, спрятанное, в круге, образованном полупьяной толпой, Иша чувствовала это желание обрести нечто важное и большее, чем все то, что было «здесь и сейчас» в ее жизни.
И в такие моменты, когда большая компания сидит за одним столом, гудит, пьет и бренчит, но откровенно поговорить решительно не с кем.
И даже когда алкоголь неожиданно околдовал тело, а все движения, слова, порывы кажутся невероятно возвышенными, правильными, единственно истинными.
Сквозь банальность будней и сквозь урегулированное безумие выходных, прорывалась эта отчаянная жажда иной жизни.
И теплыми летними вечерами, стоя на балконе пятого этажа в одной только белой маечке и трусиках, вдыхая со всей силой невероятную, надвигающуюся со стороны ночи, свежесть, томительную и нежную, зовущую в сокрытую огнями даль.
И когда она всматриваясь в сонные, ночные фонари, проникновенно шепча себе под нос строчки из Бродского:
«Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высоченной дамбой…».
И в маршрутке усталой, с запотевшими стеклами, со сползающими разноцветными слезами по стеклу, а рукой проведешь – во влажности за стеклом различаешь с трудом силуэты города.
Всегда, всегда она на сердце ощущала особенную, тонкую, околдовывающую тоску, пьянящую и звенящую, похожую на иступленную танцовщицу, что завороженно двигается под звуки флейты времени.
С детства она искала ответы