Ярцагумбу. Алла Татарикова-Карпенко
в слове «падруга», пояснила, тут же представившись, Нари.
– Вы учились русскому в Москве?
– Да. Как вы угадали?
– Говорок знакомый, так только москвичи говорят, гласные растягивая.
– Восемь лет в столице России прожила, в МГУ училась, диссертацию защитила. Теперь русский – моя профессия. Так вы – одна, я смотрю.
Мы двинулись по огромным отшлифованным доскам пола. Нари посвятила меня в тайну до конца не рожденного вычурного мотылька, который уже погибал, паря в падении над малым мысом, в тайну кружевного монстра, что уже три десятка лет пожирает жизненное время мастеров, а конца-края труду не видно. Храм рушится, рассыпается, ускользает в трещины уже выведенная испещрённость. А может быть, в этом бесконечном труде и возлежит метафизика и трансцендентность сочленения четырех рукавов, четырех ветров Индокитая, четырех соседствующих философий, которым во славу и взращивается умирающее, но живое Святилище Правды, изукрашенный символами Ванг Боран, Прасат Май, в котором отсутствуют двери?
– Слишком близко вода. Ни золотой тик, ни красное дерево не выдерживают. Промокают, потом иссыхают, трескаются, приходится ставить металлические скобы, хотя храм задуман из дерева. Обещают скобы позднее снять, заменить деревянными штырями, – искусно строя предложения, рассказывала Нари.
Мне казалось нелогичным ставить сначала одни крепления, чтобы потом заменять их другими. Но кто-то же знает, как именно надо? Есть же у этого сооружения архитектор, хоть имя его и не упоминают, есть знатоки жизни дерева в скульптуре. Не может же этот призрак красоты, нежно проникающий стометровым шпилем в тело неба, жить совсем вне законов жизни.
Рядом со мной иной призрак, с инаким и тоже манящим очарованием журчал искаженным московским говорком:
– Вам потом в какую сторону? Я еду в Русскую школу балета на Третьей улице, мне там ребенка с занятий забрать надо. Могу вас подбросить, куда необходимо.
– Спасибо, я на скутере. У вас сын? – осмелела отчего-то я.
– У меня нет детей. Мне надо забрать шведскую девочку. Дочь моей подруги. Она попросила. – Нари кокетливо отводила глаза.
– А тайские дети в этой школе занимаются?
– Тайские? – Нари подумала. – Полукровок много. Русские довольно часто здесь женятся на тайках. Да и за тайцами замужем русские женщины – не редкость. Их дети внешне – тайцы, наша кровь ярче проявляется. А в Школе – европейки, американки, японки есть, две сестры, венесуэлку знаю, русские, разумеется, в основном. Одни девочки.
– Да. Мальчики спорт предпочитают, – поддержала я беседу, желая уже ее как-нибудь закончить. Что-то смущало меня.
– Ну, и? Скутер можно в мою машину бросить. У меня пикап. Вместительный. Едем? Покажу вам город изнутри, – не отпускала Нари.
В кабине было комфортно: последняя версия бортового компьютера, видеокамера, навигатор, не сквозящий кондиционер, удобный наклон лобового стекла. Как-то не вязалось все это с грузовым