Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89». Вадим Ярмолинец
не привлекать внимание людей, которые могут причинить неприятности. В редакции знали, что с этими людьми Коля по долгу службы общается постоянно.
– Значит, так, – начал Юрий Иванович. – Есть история, которая тянет на квартальную премию.
Он сделал выразительную паузу, чтобы аудитория оценила возможность заработать лишние двадцать пять рублей.
– Поступила информация об одном парне. Кононов Владимир, тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения. Увлекся буддизмом, оторвался от коллектива, зашел в тупик – короче, покончил с собой. Придурок.
Последнее слово Юрий Иванович уронил вполголоса. Он как бы понимал, что по должности ему такие реплики отпускать не полагается, но сорвалось, поскольку он человек эмоциональный, каким и должен быть настоящий газетчик. В то же время реплика должна была создать правильный настрой. На этом его роль начальника кончилась. Эстафету принял Коля. Он негромко кашлянул в большой крестьянский кулак и глуховатым, с сильным украинским «г» голосом начал ставить задачу:
– Время, значит, либеральное. Молодежь ищет что-то, непонятно что, и кидается на все новое. В том числе идеологически опасное. Как правило, идеологически опасное. Поэтому действовать надо аккуратно. Без лобовых лозунгов. Кто-то слышал про такого Кононова?
Коля обвел взглядом из-под тяжелых бровей собравшихся.
– А где он хоть жил, учился, работал? – спросила Лена по пионерам.
– Он не учился и не работал. А жил он… – Коля посмотрел в раскрытый блокнот и сказал: – Карла Либкнехта пятнадцать.
– Я знал его, – сказал я, еще не вполне трезвый идиот, потому что умный и трезвый сперва слушает, а потом решает, стоит ли ему подключаться к очередной затее начальства.
– Откуда? – Взгляд у Коли был тяжелый, как мешок картошки.
– Он жил в одной коммуналке с моим школьным товарищем.
– Ну, я вам говорю, Одесса – большая деревня! – усмехнулся Юрий Иванович. – Все знают всех.
– И что он из себя представлял? – вернул разговор в серьезное русло Коля.
– Я его видел всего несколько раз. Никогда даже не говорил с ним.
– А фамилию откуда знаешь?
– Там под звонком табличка висела: «Кононов В. В.».
Широко расставив ноги и согнувшись в поясе возле дворовой колонки, бритоголовый Кононов, в солдатских галифе и сандалиях на босу ногу, набирал в сложенные ковшом огромные ладони воду и бросал ее на мощную грудь и плечи. Мышцы перекатывались под непристойно белой кожей. Выпрямившись, он близоруко щурился, брал с колонки очки в уродливой черной оправе, надевал и, на ходу обтираясь вафельным полотенцем, шел к парадной. Пропустив его со скрипом, хлопала за ним щербатая дверь.
– Отрекаешься от порочащих связей? – ядовито поинтересовался Юрий Иванович.
– Мне не от чего отрекаться. Я его видел, но мы не были знакомы.
– А что твой приятель говорил о нем? – спросил Коля.
– Ничего существенного. Мамаша