Жертва сладости немецкой. Николай Полотнянко
по обоим её краям находились по полусотне драгун на гнедых конях, а впереди всех стоял посол Бенгт Горн, за ним – посольские чины и несколько офицеров.
Лифляндский воевода, увидев великолепие встречи, нисколько сим не смутился, взял кожаный сундучок с бумагами, затем легко, ибо был скор на ногу, высунулся из коляски, ступил на траву левой ногой, повернулся вполоборота к встречающим. Бенгт Горн, видимо, уже решил, что московит сошёл на землю раньше его, и принялся слезать с коня, но когда швед уже опускался вниз, Ордин-Нащекин вскочил в коляску и вышел из неё после того, как шведский посол уже стоял на земле двумя ногами. Утвердив таким образом государеву честь, Афанасий Лаврентиевич бдительности не утратил: оба посла, приезжий и встречающий, были в головных уборах, но никто не спешил обнажить голову первым. Ордин-Нащекин, щупловатый, играя живыми глазами, оглядывал костистого и высокорослого шведа, в его усах и бороде пряталась язвительная улыбка. Наконец, Бенгт Горн, видимо, посчитал, что проявил достаточную выдержку и первым снял сверкнувший на солнце стальной шлем, над которым, играя всеми цветами радуги, закачалось петушиное перо.
Свейский посол всю жизнь прожил в Прибалтике и говорил по-русски довольно внятно:
– Будь здрав, Афанасий Лаврентиевич! Как жив – здоров великий государь Алексей Михайлович?
– Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, – ответствовал с большой важностью русский посол, снимая бобровую шапку, – всея Великия, и Малыя, и Белые России самодержец благодаря Пресвятые Троицы жив – здоров и вельми печётся о том, чтобы между его православным царством и Шведским королевством наискорейше был заключён честный и справедливый мир.
За сим оба посла поклонились друг другу, и Бенгт Горн произнёс, делая широкий жест:
– Изволь, Афанасий Лаврентиевич, отдохнуть с дороги в гостевом шатре.
Красная ткань шатра делала всё внутри него сукровичным на цвет, это не понравилось Ордин-Нащекину, и он велел раздвинуть полог пошире, чтобы можно было любоваться нежарким и светлым, от просторного и безоблачного неба, майским днём. От шведского посла явился пристав с двумя солдатами, которые принесли для русского посла с его людьми еду и питье в судках, кувшинах и корзинах. Афанасий Лаврентиевич на подношения глянул мельком и велел капитану Репину раздать всё людям, а также выставить караул к его кожаному сундучку и к бумагам подьячего.
– Смотри, Иван, чтобы твои люди не разбредались по округе. Сдается мне, что мы здесь и на полдня не засидимся. Шведам не терпится сунуть мне под нос ведомую всему миру новость. Что ж, сдюжу, не впервой.
Услышав сии слова, Гришка Котошихин, разбиравший из своей укладки письменные снасти, поднял голову и вопросительно глянул на Ордин-Нащекина.
– Шведу хочется уязвить меня Оливским договором с поляками, другого дела для меня у него нет, – сказал Афанасий Лаврентиевич. – Бенгт Горн – генерал, и всегда норовит огорошить соперника какой-нибудь