Супердиверсант Сталина. И один в поле воин. Валерий Большаков
одобрили и поддержали такое рвение…
…Конвойные ввели Демьянова в кабинет и вышли за дверь.
– Ну, здравствуйте, товарищ двойной агент!
Павел протянул руку, и Александр крепко пожал ее. Присев, «двойной агент» покачал головой
– Даже не верится… Я – дома! Бож-же мой…
– Рассказывайте. Как вас встретили?
– Да как… Без цветов и музыки, – усмехнулся Демьянов. – Когда наши разведчики ушли, я постарался подальше отойти от места, где с ними расстался, – опасался, что немцы смогут обнаружить следы многих лыж. По словам разведчиков, до немецкой огневой точки от места расставания было не больше ста – ста пятидесяти метров… Когда окончательно рассвело, я привязал на палку полотенце, встал и пошел в сторону немцев. Только я вышел из кустарника, как по мне начали стрелять, причем огонь вели не только с той огневой точки у левого конца проволочного заграждения, но и с двух высот, вопреки данным нашей разведки. А что уже поделаешь? Приседая, когда огонь усиливался, и размахивая палкой с полотенцем, я ковылял вперед. Огонь не причинил мне никакого вреда и прекратился, когда я подошел ближе к немцам. Они стояли с краю проволочного заграждения, что-то кричали и махали руками. Потом до меня дошло – они хотят дать мне понять, чтобы я забирал левее. Немецкие солдаты окружили меня и повели по ходам сообщения, вырытым в снегу. Обошлись без обыска, только один из них на ломаном русском языке спросил, есть ли у меня оружие, на что я ответил отрицательно. Привели меня в блиндаж, куда сейчас же явился переводчик… Офицер через переводчика задавал мне вопросы: кто я такой? Откуда и почему перешел линию фронта? На это я ответил, что инженер из Москвы, прибыл сюда с важным сообщением для германского командования. Все это офицер немедленно стал сообщать по телефону, который был в блиндаже, при этом я обратил внимание, что он несколько раз подчеркнул, что я штатский, инженер, интеллигент и что я шел по минному полю, которое было перед проволочными заграждениями. Оказывается, когда я к ним приближался, немцы кричали о том, что там прохода нет.
Я все рассказал – о подполье, о «Престоле», дал адреса, пароли и явки. Само собой, никто и не думал мне верить. Офицеры абвера замучили меня перекрестными вопросами: «Кто послал? Кто члены организации? Их адреса?» И я им в десятый, в сотый раз повторял, повторял, повторял! А потом, на каком-то из допросов, немцы заявили: «Говори правду или расстрел!» И я им в сто первый раз изложил нашу версию. Меня тогда поставили к стенке сарая, инсценируя казнь. Но это я потом понял, а когда жался к доскам, а в меня целились из винтовок… М-да. Паршиво было. Пули оказались настоящие, они выбивали щепки, те сыпались мне на голову… И меня опять на допрос. Отбарабанил им легенду, и… тут вы все правильно рассчитали, Павел Анатольевич, – немцы затребовали поручителя. Я назвал генерала Улагая, тот был другом нашей семьи в Ленинграде… э-э… в Петербурге. Он потом эмигрировал, а когда началась война, стал служить немцам. Улагай подтвердил, кто я такой, – и дело пошло. На время меня оставили в покое, но