Дежурные сутки. Вячеслав Денисов
голова от бреда, который нес Лоскутов, Кравцов сам пошел по тому адресу. Выяснив, что кражу совершила молодая соседка, приходившая к «дедам» позвонить маме в Саратов, Марк привел саратовскую молодуху к Лоскутову и вместе с кольцом сдал ее начинающему оперативнику. Раскрытие он подарил Вадику, и это было первое и последнее преступление, зарегистрированное на имя Лоскутова в должности оперуполномоченного уголовного розыска.
Потом Марк пошел к Емельянову и попросил пересадить соседа в другой кабинет. Тот не пересадил. Но через три месяца все произошло само собой. Перспективного сына начальника областного ГУВД поместили в кресло заместителя начальника уголовного розыска. Ума и опыта от этих манипуляций Лоскутов не приобрел, зато уверился в правоте каждого своего действия и выработал в себе, как он называл это, «организаторские способности и принципиальность». Коллеги по работе это же самое именовали «мудачеством». Лоскутов Вадим стал, пользуясь своей феноменальной памятью, припоминать Кравцову и оперативно-поисковые дела, и «наиболее удачливые маршруты» на карте, да и саму карту. Ситуация еще больше стала напоминать откровенную месть, когда молодой зам, пользуясь благодушием нового начальника отдела, пересел в отдельный кабинет начальника УР. Дело было в том, что отношение к Лоскутову было одинаково хорошим что у старого начальника, что у нового, только по разным причинам. Если первому пора было мягко уйти на пенсию, то второму до пенсии было очень далеко.
Отныне все «дыры» в суточных дежурствах «затыкались» старшим опером Кравцовым. Если кого и хвалили на совещаниях, то только не его, хотя треть всех раскрытий в отдел приносил именно он. Если кому-то выписывалась под праздник премия, то, соответственно, не ему. Сам же Лоскутов за хорошую работу был премирован поездкой в Анталию и ничуть от этого не переживал. Привычка приписывать чужие раскрытия своей известной во всей области фамилии приняла состояние константы.
А Кравцов считал зазорным для себя «бодаться» с Лоскутовым и пытаться в чем-то его переубеждать. Ах, мы сегодня, оказывается, дежурный опер? Ну что же, отдежурим. Он, как никто, лучше знал способности начальника УР, поэтому ко всему относился не без известной доли иронии. Именно поэтому, когда перст Лоскутова остановился на нем, у него, как принято выражаться в вестернах, «не дрогнул ни единый мускул на мужественном лице». Надо, значит, надо. В четвертый раз за последний месяц, правда, но если надо! Если больше некому из восьми оперов, сидящих рядом.
– Вадим Андреевич… – неожиданно обратился к начальнику, который не любил, чтобы его перебивали, Генка Дробыш, из кабинета напротив. – А что это Кравцов у нас зачастил? У меня вот, к примеру, никаких дел особых нет. Как это ни покажется странным… Ну нет, и все. Творческий застой. Я бы мог отдежурить.
– Дробыш, действительно странно, что у вас нет никаких дел. Настоящему сыскарю обычно времени не хватает, а у вас дел нет. И зачем вы меня перебиваете? Я на этот счет распоряжений не давал.
Гена