Преступная любовь. И другая печальная проза. Олег Александрович Яненагорский
рны… и не помнят добра. Каждый, каждый готов укусить руку, которая его кормит, но лижет сапог, которым его пинают… И не имеет никакого значения, носит ли человек военную форму, либо одет в штатское…
…Да, военные… все же придется к годовщине Революции дать очередные звания большой группе генералов и полковников… с соответствующим материальным поощрением…
«Гений Карпат» и «великий кондуктор» Николае Чаушеску с брезгливостью бросил на большой стол список высших офицеров гвардии, армии и спецслужб, принесенный час назад его адъютантом. Потом снова просмотрел его и нахмурился. В список не был включен майор Корбу…
…Вспомнилась первая встреча с Корбу в Лондоне. Он сразу понравился Николае веселым нравом и статью, а позднее стал его любимцем. Николае засыпал его подарками: Корбу жил на великолепной вилле, его обслуживал целый штат, по городу он передвигался только на бронированном лимузине в сопровождении эскорта мотоциклистов… Впрочем, для Корбу все это было не важно: он любил Николае бескорыстной любовью и всегда был рад новой встрече с ним…
…Не всем нравился Корбу. Иные из министров зубы сжимали, когда Николае ставил их по стойке смирно перед майором Корбу…
…Вот кто по настоящему мне предан… Он не забудет, не предаст, не вступит в заговор… Ему первому я сегодня присвою очередное воинское звание. Он будет единственным, по-настоящему преданным, мне полковником…
Корбу действительно был верен своему хозяину до самой смерти. Но прекрасная жизнь ламбрадора закончилась в день расстрела Николае Чаушеску и его жены Елены. Пса убили вместе с ними…
Прием
В большой зал с колоннами, расположенными в два ряда, украшенный нарядными занавесами, вошел стройный человек небольшого роста, одетый в белые штаны и камзол. На голове у него был парик, скрывавший короткие русые волосы. Когда-то круглое лицо, стало худощавым, маленькие усики поседели. Он посмотрел на гладкий пол и перевел взгляд на пустой трон, затем оглянулся и замер. Откуда-то из-за занавеса появился слуга, засеменил к вошедшему, и что-то сказал ему на ухо. За всем этим наблюдал маленький карлик с непомерно большой для его сложения головой. Человек слегка кивнул головой, устало опустил руки, и стал ждать. Это был Иван Шевырев, прибывший с границы Империи с весьма важными и секретными сведениями.
Через несколько минут двое слуг ввели в зал тучную женщину в платье без корсета, с тройным подбородком и глазами на выкате. Хоть и боялись люди доносов и доносчиков, хоть и цепенели в ожидании страшного крика «Слово и Дело», но все же шептались в Санкт-Петербурге и провинции, что царица имеет «страшный зрак»… Так уж устроена природа человека как общественного существа, которое всегда испытывает острую потребность пересказать слух, вспомнить подходящий к случаю смешной анекдот, посплетничать о великих мира сего…
…Без малого уж десять лет прошло, как правит Анна Иоанновна Российской Империей, как грабит казну всесильный герцог Бирон. Стон идет по великой стране, корчатся в застенках виновные и невинные, хрустят суставы вздернутых на виску… Но гвардия пока безмолвствует…
Слуги усадили Анну Иоанновну на трон и по мановению вялой руки тот час же удалились. Императрица подала Шевыреву знак, он приблизился, встал на колено, и поцеловал руку. Потом начал негромко говорить. Сведения его в докладе сугубо секретные, военного положения касающиеся, но слушает их карлик, и еще один человек, притаившийся за потайной дверцей… Впрочем, ему плохо слышно Ивана Шевырева.
Доклад Анна Иоанновна слушала без интереса, таращилась, ничего не понимая, потом махнула рукой, и в тот же миг рядом с ней появился его светлость Эрнест Иоганович Бирон.
Задыхаясь, императрица только прохрипела Ивану: «Повтори». Герцог повернул к Шевыреву умное лицо с острым носом и пронзительными глазами. Иван, повинуясь воле императрицы, вынужден был повторить свой доклад. Выслушав его, Бирон повернулся и без разрешения Анны Иоанновны быстро вышел.
Императрица снова махнула рукой, и Шевырев понял, что прием окончен. Он склонил голову, и в это время неслышно появились слуги. Они практически утянули на себе грузное тело Анны Иоанновны.
Иван, давя в себе поднимающееся раздражение, повернулся к выходу. Всё зря… всё… Сведения, которые он спешил донести, не поняты… Вспомнился почему-то слушок, которому не хотелось верить… мол на содержание Двора денег уходило поболее, чем на весь русский флот… А законная дочь Петра Великого… под надзором… возле дворца цесаревны учрежден особый тайный пост, чтобы смотреть кто к ней в дом ездит, и кто горячность свою выказывает…
Горькие размышления прервал карлик с бубенцами. Выскочив из угла зала, он разбежался и заскользил по полу, потом шлепнулся и засмеялся идиотским смехом. Иван с презрением взглянул на него, потер руками лицо, сбив при этом парик, и вышел из зала…
Вздохи и сожаления
Сказать, что она грустила о них – это значит, абсолютно ничего не сказать. Она вспоминала их – молодых и дерзких, пожилых и умудренных опытом, наивных мечтателей