240. Примерно двести сорок с чем-то рассказов. Часть 1. А. Гасанов
во сне пролетели несколько дней и всё крутилось перед Лёхой, как в кино, и он еле замечал, где явь, а где сон. И тёща у ямы на кладбище судорожно кричала в небо: «Пр-роклинаю тебя!.. Сдохни, подлец!.. Именем бога пр-р-роклинаю!..» И на поминках, непонятным образом организованных чин по чину, ни чего не евший с утра Лёха вдруг сильно захмелел и вдруг засмеялся сам себе, не веря в происходящее, и тёща с визгом подлетела к нему, вцепилась в волосы, и опять что-то кричала, и её тащили люди, а Лёха ни чего не чувствовал… А потом был суд, и только на суде Лёха понял, что Людмила Викторовна хочет лишить его прав на Леночку, настаивая, что она является единственным опекуном, и Лёха постепенно трезвел, и в перерыве слушания дела, совершенно не соображая уже, подошёл к тёще на ватных ногах и, легко повалив её на пол, стал душить, и его бил по спине охранник палкой, и кто-то душил сзади за шею, оттаскивая. А потом Лёху загнули дугой, выворачивая руки, и кто-то тянул за волосы, запрокидывая голову, и Лёху бегом вели в коридор, но он успел заметить, как всё это время рыдающая Людмила Викторовна, украдкой показала ему язык, и в одно мгновение в улыбнувшемся взгляде её Лёха отчётливо прочитал: «Чё? Съел?!»..
…Я часто их вижу в парке. Леночке уже лет десять. Людмила Викторовна неспешно проходит с послушной внучкой под руку вдоль аллеи. Скорбно, еле заметно кивает на приветствие. Внучку она называет «Сир-ротка моя» и гладит по голове, печально вздыхая. За Лёху не слышно ничего.
…Снилось вчера.
– И ведь соврёт и не покраснеет, свинтус!.., – Людмила Викторовна усмехается, головой покачивая, – Где ж ты успел поесть-то?.. Ну-ка.. давай… наяривай!.., – подкладывая варёной картошки в Лёхину тарелку, она подпевает, – «… а-ну, давай-давай, наяривай,… гитара семиструнная…»
Лёха в который раз мотает головой, не в силах уже смеяться, вздыхает обречённо, по пузу себя хлопает, любовно подмигивая Леночке, старательно обгладывающей куриную ножку:
– С ума с вами сойдёшь, Людмила Викторовна!.. Лопну же!..
– Давай-давай!.., – смеётся Маринка, украдкой поглядывая на мать, улыбаясь во всю рожицу, – мне худой мужик не нужен!..
– Конечно «не нужен»!.. Кому же тут худой мужик нужен?.. Один у нас мужик!. Нам худой… Не нужен!.., – весело подхватывает тёща, и изловчившись, подбрасывает Лёхе зелени.
– Да, лопну же, Мань!…, —Лёха поворачивается к жене, растягивает лицо в небритой улыбке.
– А вчера «Пусть говорят» не смотрели?, – Людмила Викторовна заканчивает с Лёхиной тарелкой, меняя тему, хитро подкидывая туда ещё и котлетку и пару маленьких солёных помидорчиков, – Я как глянула… Боже мой!… Боже мой!… Да чего ж людям надо-то ещё?.. Марин!?.. (краснеет, сжимая брови, сглатывает накатившую слезу) … Ты представляешь (шмыгает носом): Семь лет!.. Семь лет!!!.. мать своего сына искала!… Семь лет!… Мань…
Людмила выскакивает из-за стола, намереваясь убежать на кухню, что бы не увидели, как она плачет.
– Мам!.., – Маринка встаёт,