Наемница. Лия Сальваторе
бессильной злобе Лэа села на землю.
– Ну и проваливай! Видеть тебя не желаю!
Она воткнула обиженно загудевший меч в землю, и замерла, сложив на него руки и опершись подбородком.
Сказать, что внутри нее полыхала злость и обида – не сказать ничего.
Она клокотала от ярости, как взрывное друидское зелье. Стоит только поднести спичку – и вспыхнет синим пламенем.
– И ты уходи! – крикнула Лэа уже Лейсу, собиравшемуся присесть рядом с ней на корточки.
Лейс передернул плечами и ушел.
Лэа изо всех сил сжимала серебряную гарду меча.
Что происходит с ней?
Что толкнуло ее в страстные объятия Лейса?
Найти отчет своим действиям она не могла, поэтому выбрала путь, который выбирала всегда: решила остыть.
– Лэа? – тихий, журчащий как ручеек голос Акфилэ омыл разгоряченное сознание прохладой.
Эльфка присела рядом. Слова были не нужны. Она взяла своими холеными маленькими пальчиками натруженную ладонь Лэа в истертых наручах и крепко сжала.
– Скажи что-нибудь… – тихо попросила ее Лэа. – Твой голос…
Акфилэ улыбнулась чуть грустной улыбкой.
– Если хочешь, я спою…
Лэа кивнула. Глаза ее были закрыты. Голос Акфилэ убаюкивал и успокаивал. Она запела на самом чистом эльфьем языке, который Лэа доводилось слышать в своей жизни.
– Ael malors laikva miklax
Winita anare sineida
Ael malors kosaw luqlax
Winita anare diujida
Ael malors
Ael malors
Pioriti diniya, Eallon!
Hinaes tiis Remaisel …
Piori olixiz, Eallon!
Слова перекатывались как хрустальные горошины, звенели и переливались, отражались в далеких звездах и, вспыхивая, возвращались назад. Голос эльфки то затихал, соревнуясь с шелестом стелящейся степной травы, то возвышался, опережая звон хаарского клинка. В переводе с эльфьего языка на всеобщий, песня звучала приблизительно так:
Благослови зеленые поля
Лучами солнца озари
Благослови цветущие сады
Лучами солнца согрей
Благослови
Благослови
Милостивая богиня, Эаллон!
Детей своих эльфов
Милостью свыше, Эаллон!
При переводе она теряла что-то важное, и Лэа махнула на это дело рукой. Хоть она и знала более десяти языков и двадцати наречий, выученных в Логе Анджа, переводить песню не имела смысла – дело было не в словах, дело было в силе, которую нес голос эльфки. Он действовал на Лэа успокаивающе, как мягкая и теплая материнская рука. А эльфка продолжала петь:
– Ael malors
Ael malors
Pioriti diniya, Eallon!
Uriti tiis remaisel…
Piori olixiz, Eallon!..
Песня затихала, треск костра тоже. Лейс и Райт укладывались спать по разные стороны костра. Лэа и Акфилэ еще долго сидели в темноте и молчали.
О чем думала эльфка, Лэа не знала. Сама же она думала о том, что не следовало им всем путешествовать вместе. Большая группа людей видна издалека, и… но что же это? Она рада, что путешествует не одна, а со своими друзьями… хоть они и переругались все сегодня вечером, не пройдет и дня, как все снова будут вместе.
До Кан