Три возраста Окини-сан. Валентин Пикуль
А ты что? Или с тачкой по Сахалину захотел побегать?
Потом – Коковцеву (бледному как смерть):
– Держать фасон! Пробку – за борт!
Коковцев схватил пробку и утопил ее в море.
– Открыть кранцы, – догадался Чайковский.
В кранце первой подачи, чего и следовало ожидать, не хватало снаряда. Как случилось, что прежде заряда вложили в пушку боевой фугас – выяснять уже некогда.
– В крюйт-камерах, – позвал Чайковский «низы».
– Есть крюйт-камеры, – глухо отвечали из погребов. – Фугасный на подачу.
– Есть подача… – отозвались в «низах».
Коковцева била дрожь. Дело подсудное: будет виноват старший офицер, сорвут погоны с мичмана, а в действиях комендоров усмотрят злодеяние. От «Царевны» уже отваливал катер, там сверкали мундиры свиты. Сейчас начнется допрос по всем правилам жандармской науки – следовало спешить.
Петр Иванович, шагая между пушек, побуждал матросов:
– Торопись, братцы, чтобы кандалами потом не брякать…
Все делалось архимгновенно. На поданный из низов снаряд наводили «фасон» – кирпичной пылью и мелом, натирая фугас до солнечного блеска, чтобы он ничем не отличался от тех снарядов, что постоянно хранились в кранце первой подачи.
Матросы старались, работая, как черти:
– Вашбродь, мы ж не махонькие, сами знаем, что по царям, как и по воробьям, из пушек никто палить не станет…
Горнисты снова исполнили «захождение», когда на палубу высыпало высокое начальство, а Пещуров был даже бледнее Коковцева. Вся свита царя, словно легавые по следу робкого зайца, кинулись следом за адмиралом прямо в носовой плутонг.
Сначала они решили взять наездников на арапа:
– Где пробка от салютовавшей пушки?
Коковцев шагнул вперед (пан или пропал):
– Осмелюсь доложить, пробку вышибло при выстреле.
Пещуров не поверил, крикнув матросам:
– Раздрай кранцы первой подачи!
Мигом подлетели комендоры, распахивая дверцы железного ящика. А изнутри полыхнуло сиянием наяренной бронзы, что всегда приятно для адмиральского глаза. Улики выстрела были уничтожены. Пещуров начал орать на Коковцева:
– Как можно быть таким бестолковым? Вы же, собираясь распить бутылку с вином, прежде вынимаете из нее пробку?
– Иногда вынимаем, – отвечал Коковцев.
– Иногда? – удивился Пещуров. – А почему же сейчас, в такой высокоторжественный момент, не вынули ее из пушки?
– Извините. Растерялся. Виноват один я!
– Вы, мичман, плавали вахтенным начальником?
– Никак нет. Только вахтенным офицером.
В этом была разница, понятная одним морякам, и весь гнев адмирал Пещуров обрушил на старшего офицера клипера:
– Почему неопытным мичманам доверяют плутонги?
Но Чайковский был уже с большой бородой, он много чего повидал на белом свете, и на испуг его не возьмешь. На все окрики адмирала он отвечал сверхчетко, сверхкратко:
– Есть!.. Есть!.. Есть!..
Искаженное на русский лад «иес, сэр», превратившись в простецкое «есть»,