В огненной купели. Алексей Корюков

      Добрая моя малограмотная тётя Анна не ошиблась. Уже в наше время библиотекарь села Татьяна Андреевна дала мне копию Пермской летописи за 1889 год, где в разделе «Староверы в Быньгах» подтверждено, что они переселились в наши места после пуска Быньговского завода в 1718 году из Невьянска и с Нижегородской губернии, то есть оттуда, где и протекает знаменитая речка Керженец. Благо староверов в здешнем краю было уже много, значит, дорога была протоптана, а в непроходимых лесах можно было обзаводиться и скитами. В Быньги староверы переселились из Нижегородской губернии, а доказательством может служить то, что в Быньгах есть фамилия Мягковых. Такая же есть и в селе Городце Нижегородской губернии. Говорят, что она получила название от речки Мегчечицы. В запрудной части завода на берегу пруда, в огороде Мягкова, староверы построили часовню, основание её относят к 1775 году.

      Другая часовня была построена в 1795 году на огороде Пузанова.

      «В 1847 году 8 июля Пузановская часовня была передана по Высочайшему повелению Быньговскому единоверческому обществу и единоверцы вместо часовни, уже ветхой, решились построить церковь.»[1]

      Ещё был в нашем селе один интересный старик, кержак Макар Екимович Пузанов. Может, потомок того кержака, на огороде которого была построена часовня. Он жил за рекой, один, в большом доме. Его старший брат пропал без вести, в Первую мировую, но Макар всегда надеялся, что он когда-нибудь вернётся живым. Он с детства был очень набожным человеком, неоднократно посещал в подростковом возрасте святые могилы на Весёлых горах, знал мою мать, так как они жили недалеко, в одном краю села. Макар был хорошим мастером по металлу, знал и кузнечное дело, и слесарное, мог отремонтировать любую сложную технику, даже заграничные швейные машинки и сепараторы. В довоенные годы он работал в школе учителем по труду, учил моих старших братьев. А когда закрыли часовню, он, видимо, обиделся на власть и стал жить несколько своеобразно, не так, как другие. Зимой спал в печи, экономил дрова, картошку копал, когда уже снег пролетал, на выборы в органы власти приходил за пять минут до закрытия участка, налоги не платил. «Зачем мне ваши дороги и мосты!? – говорил он уполномоченным, – Если мне надо сходить в Таволги к сестре, то я Ольховочкой (речушкой) пройду!»

      Одним словом, махнули на него рукой, мол, «дуракам закон не писан!» Так и жил он на случайные заработки, кому пилу наточит, кому сепаратор починит, деньги не просил и цену не назначал, по принципу – кто сколько даст.

      Однажды студентом я принес ему в починку свою старую бельгийскую двустволку. Макар долго разглядывал ружьё своим острым, вдумчивым взглядом (очки он и в старости не носил), затем переломил его, заглянул в стволы, пошатал в замке, щёлкнул курками, почесал свою чёрную с проседью, всклоченную бороду, и сказал: «Сделаем, ничего тут страшного!»

      Аккуратно зажав стволы в тиски с медными нагубниками, взял деревянную выколотку из берёзового полешка и несколько раз ударил кувалдочкой